Пучина боли

— Ничего страшного, это не официальное расследование. Но я надеялся, что вы сумеете мне помочь — высказать мнение о том, что за человек мог написать эти открытки. Их отправили из двух разных мест, но напечатали на одном и том же принтере.

— А что именно служит сейчас предметом расследования — официального или иного?

— То, что Кэтрин ум… — На этом слове у Кардинала перехватило дыхание. Он все еще не мог применить это слово к Кэтрин, хотя прошло уже больше недели. — Кэтрин.

— Вы хотите сказать — вы не верите, что она покончила с собой?

— Коронер зафиксировал самоубийство, и мои коллеги по управлению с ним согласны. Но лично для меня принять это немного труднее, хотя вы, наверное, скажете, что это просто моя линия обороны.

— Вовсе нет, я никогда не сказал бы, что это только оборона. Я с глубоким уважением отношусь ко всякого рода оборонительным сооружениям, детектив. Именно благодаря им мы проживаем дни, не говоря уж о ночах. Кроме того, я не ставлю под сомнение вашу компетентность в области расследования убийств. Мой собственный опыт общения с Кэтрин, в свою очередь, приводит меня к мысли, что она действительно с высокой степенью вероятности могла себя убить, но если бы имелись доказательства противоположного, я бы не стал спорить и называть черное белым. Безусловно, с заключением «смерть вследствие несчастного случая» мне было бы значительно легче согласиться. Но вы ведь не думаете, что это произошло случайно, верно?

— Не думаю.

— Вы считаете, что ее убили. И что за этим убийством стоит человек, написавший эти омерзительные послания, кем бы он ни был.

— Пока можно просто сказать, что сейчас я разрабатываю несколько направлений расследования. Я готов вам заплатить — я должен был сразу же это сказать.

— Нет-нет, что вы. Я никак не могу принять плату. Это не моя область. Я с радостью изложу вам мою точку зрения, так сказать, не для протокола, однако если я приму плату, это будет означать, что я уверенно предлагаю вам коммерческие услуги в этой сфере. А это совершенно не так. — Доктор Белл улыбнулся, его глаза на мгновение утонули под пушистыми бровями. — Это весьма важное предуведомление. По-прежнему желаете, чтобы я высказался?

— Будьте любезны.

Доктор ссутулил плечи и потряс головой. Если уж у человека должны быть нервные тики, подумал Кардинал, эти еще сравнительно безобидные. Врач взял первую открытку и поправил очки. Потом чуть повернулся в кресле, поднося открытку поближе к свету. Затем он замер, точно фигура на картине.

— Хорошо, — произнес он спустя некоторое время. — Прежде всего — какова натура человека, пишущего подобное? Ведь, в сущности, автор записки глумится над вами.

— Один мой друг употребил то же слово.

— Более того, автор не просто глумится: он еще и делает это исподтишка. Он или она. Как ребенок, который обзывает кого-нибудь с безопасного расстояния. Он знает, что вы не сможете дать ему сдачи. Это — трусливая, боязливая атака.

Между тем когда вы кого-то убиваете… Когда вы убиваете, это весьма личностная вещь, она происходит лицом к лицу. Обычно так. И чтобы увязать эти открытки с возможным убийством Кэтрин, вы должны предположить, что мотив в обоих случаях — один и тот же: цель — сделать больно вам, а Кэтрин стала лишь средством для достижения этого результата. И, чтобы сделать вам больно, убийца начал с того, что каким-то образом завладел ее предсмертной запиской — если только вы не считаете, что на самом деле это не ее почерк. Вы сомневаетесь насчет почерка?

— Пока мы предполагаем, что он подлинный.

— А это значит, что кто-то мог завладеть ее запиской о самоубийстве. Кто бы это мог быть?

— Не знаю… по крайней мере, пока не знаю. Пожалуйста, продолжайте.

— Он намеревается сделать вам больно, сделав больно ей; возможно, какое-то время он следит за ней. Вероятно, весьма долгое время. Вероятно, он тайно роется в ее вещах и находит записку о самоубийстве, которую она написала в какой-нибудь особенно мрачный день. Может быть, он нашел ее уже после того, как она ее выбросила, кто знает? Так или иначе, он следует за ней в тот вечер, в те часы, когда она более или менее одна, и сталкивает ее с крыши, оставив записку, чтобы сбить всех со следа. Если в действительности все так и произошло, мне представляется, что человек, сумевший все это проделать, — слежку, ожидание и финальный насильственный акт, — совсем не та робкая душа, которая дает себе труд писать анонимные пасквили. Как по-вашему, пока я рассуждаю логично?

— Хотел бы я, чтобы в отделе поведенческой психологии Полицейского департамента Онтарио соображали так же быстро, — заметил Кардинал. — Продолжайте.