Пучина Сирены

Горький смотрел на летунов равнодушно. Для своего возраста он был слишком мал и в земном облике представал худым мальчишкой с темно-бронзовой кожей, темными волосами и серьезными глазами. Одет он был в коричневую рубаху и штаны, которые были ему чуточку велики. Горький почти никогда не разговаривал, лишь шептался со Стужей и Шипом, но говорить он хотя бы мог, когда хотел. А вот летать ему, видимо, не хотелось совсем.

– Тебе тоже когда-нибудь придется полететь, – заметил Лун. Ему не хотелось давить на мальчика, но он желал хотя бы понять, в чем дело. Горькому нравилось летать с Луном, прижимаясь к его груди, так что высоты и скорости он явно не боялся. Наверное, его страхи были как-то связаны с гибелью Медного Неба. Горький, Стужа и Шип оказались единственными, кто выжил тогда, но Скверны захватили их в плен. Лун вызволил птенцов, после чего их приютили в Тумане Индиго. Ужасы, через которые они прошли, глубоко ранили троицу, но Лун все не мог понять, как это могло повлиять на отношение Горького к полетам.

Горький прислонился к руке Луна и вздохнул. Видимо, он устал от настойчивых попыток увлечь его.

Сегодня на нижних платформах собралось много арборов; они возились в садах, пропалывали сорняки и, наверное, рассказывали друг другу о том, будут они сейчас заводить детей или нет. В основном там собрались учителя и охотники. Те, кто принял земной облик, оделись в тканые сарафаны или кожаные юбки, которые было не жалко запачкать. Один арбор уже давно подбирался к Луну и Горькому, он собирал с ветви комки мха, которые свалились с верха кроны. Их сушили и использовали для плетения. Арбор был стар – на его чешуе уже появились большие серые пятна, а в некоторых местах виднелись грубые рубцы. Когда он наконец подошел к Луну и Горькому, то сказал:

– Здравствуй, консорт. Здравствуй, малыш. – Арбора звали Штрих, и его старость нельзя было назвать спокойной. Он переболел всеми хворями, что терзали старую колонию, был ранен, когда напали Скверны, и все это сильно его подкосило. Он отложил в сторону свою сумку и сел рядом с Луном и Горьким. Его кости заскрипели, и арбор охнул.

– Так, напомни-ка, ты у нас кто? – спросил он у Луна.

– Лун, консорт Нефриты, – подсказал Лун. События далекого прошлого Штрих помнил гораздо лучше недавних, и он частенько путал Луна с консортами, которые либо уже умерли, либо много циклов назад улетели к другим дворам.

– Ах да, точно. Ты новенький. – Штрих посмотрел вниз и нахмурился. – Что это они там делают? В том бассейне.

Лун подался вперед и пригляделся. В нескольких сотнях шагов под ними несколько арборов чинили маленькую платформу. Та висела недалеко от водопада, и его брызги слегка ее подтапливали. Арборы раскапывали старый дренажный бассейн и каналы, забитые землей и заросшие сорняками. Лун сказал:

– Пытаются его расчистить. Наверное, слив засорился.

Арборы всячески старались сделать колонию снова пригодной для жизни, и дренажи с каналами, которые шли внутри древа, доставляли им больше всего трудностей. Исполинское древо вбирало через свои корни столько воды, что исторгалась она целыми потоками. Часть уходила в струю водопада, а часть по пропиленным в древе канальцам наполняла купальни и уносила нечистоты из уборных к корням. Но поскольку в древе уже несколько поколений никто не жил, каналы засорились. Арборы организовали целую команду, которая все последние месяцы только и делала, что изучала хитросплетения протоков огромного древа и разыскивала засоры. Они говорили лишь о них, и все остальные очень скоро уяснили, на каких этажах и в каких опочивальнях лучше не появляться, если не хочешь выслушать лекцию о дренаже. А о нем слушать не хотел никто.

Лун громким свистом подозвал Стужу и Шипа. Им нужно было возвращаться в ясли, а Лун хотел иметь наготове повод уйти на случай, если Штрих начнет говорить о каналах.

Стужа и Шип заложили круг, подлетели к ветви и приземлились рядом со Штрихом.

– Мы проголодались, – заявила Стужа.

– Поздоровайся со Штрихом, – напомнил ей Лун. Учителя предупреждали его, что воспитывать маленьких королев очень непросто, но Стужа все доводила до крайности. Бывали дни, когда она вела себя послушно, но случалось, что она закатывала истерики, несла невероятнейшую чушь, которой поднимала панику среди маленьких арборов и окрыленных, и своим хамством однажды умудрилась шокировать даже Утеса.

Стужа многое пережила, видела гибель родного двора, и оттого так ужасно себя вела. Если кто-то мог понять это и справиться с ней, то этим кем-то был Лун. По крайней мере, в теории. Как бы там ни было, с тех пор как дела у двора пошли спокойнее, Стужа стала вести себя лучше, да и Лун смог проводить с ней больше времени. Хитрость заключалась в том, чтобы научить ее послушанию, не подавив при этом ту прирожденную напористость, которая была нужна хорошим королевам.