Пучина страстей

— Здравствуйте, здравствуйте, очень рад, — заговорил он, схватив меня за обе руки. (…) — Простите меня, — торопливо говорил он на ходу, ведя меня к себе в кабинет. — Я не специалист, только что назначен. Но мы пойдем на любые условия (при этом он усадил меня на диван и уселся рядом) — на любые условия, только согласитесь быть редактором нашего журнала. Я так рад, я так счастлив, что вы зашли к нам! Договор можно заключить немедленно, сейчас же! Пожалуйста! Я вас очень прошу!

Я был так ошеломлен, что не мог и слова вымолвить, только старался, чтобы лицо мое не выдало моей величайшей растерянности. Белокурый секретарь стоял возле недвижный, безгласный, но глаза его веселились вовсю. Я ничего не понимал. Простодушного редактора никак нельзя было заподозрить в подвохе, в шутке, в розыгрыше. Он продолжал говорить быстро и убеждающе:

— Вы только организуйте, поставьте нам журнал! Ведь вы из Петрограда! Ах, вы с товаришем? Пожалуйста! Мы приглашаем и товарища Шварца. Товарищ Олейников, — обратился он к белокурому секретарю со смеющимися глазами, — прошу вас, оформите все немедленно. И на товарища Шпарца тоже!

…Когда мы на следующее утро шли по степи навстречу первому нашему донецкому редакционному дню, то волновались так. что даже молчали. (…)

В редакции мы были встречены Олейниковым. Николай Макарович (…) не утаил от нас, что это он — виновник вчерашней фантасмагории. Было решение об организации первого литературного журнала на Донбассе, но опыта недоставало, писателей к литературных связен еще не было, и вот Олейников, жаждавший журнала до умоисступления, воспринял внезапное наше появление в Бахмуте как подарок судьбы. Он (…) принял немедленные и экстренные меры в своем стиле — сообщил редактору, что вот тут сейчас находится проездом знаменитый пролетарский Достоевский, которого надо во что бы то ни стало уговорить, чтобы еж помог в создании журнала. (…) Олейников рассказывал нам обо всем этом спокойно и деловито, словно ничего необычного не было в том способе, какой он применил, чтобы воодушевить редактора на решительные действия. Так произошла первая встреча Шварца с Олейниковым, перешедшая вскоре в дружбу на всю жизнь».[19]

В горячих дискуссиях с коллегами Олейников выдвигает свою концепцию журнала. Журнал, по его мнению, является самостоятельной литературной формой, которая должна представлять собой единство содержания и средств изобразительной подачи материала, подчиненное поставленному целевому заданию. Верстка — важнейший элемент изобразительной сущности. Редактор должен ощущать журнальную форму во всей ее неразрывной сложности, в гармонии литературного содержания, средств изображения и задач, которые он черед собой ставит. Без этого — нет журнала.

На примере «Забоя» он доказал действенность своих теоретических построений.

Первый номер журнала читатели получили в сентябре. Наряду с донецкими авторами в нем приняли участие петроградцы, москвичи и киевляне.

В дальнейшем круг донецких литераторов, участвующих в «Забое», значительно расширился. На его страницах начинали свою литературную деятельность Б. Горбатов, М. Тардов, А. Селивановский, П. Беспощадный. П. Трендуб и многие другие писатели. В «Забое» и «Кочегарке» впервые начал печататься Е. Шварц.

Зимой 1923 года М. Слонимский, а вслед за ним и Е. Шварц возвращаются в Петроград.

Вышедший к этому времени четвертый номер журнала разошелся огромным по тем временам тиражом — сорок тысяч экземпляров.

Работая в редакции «Забоя», Н. Олейников много ездил по Донбассу, продолжал печататься в «Кочегарке», сотрудничал в ростовской газете «Молот».

Общаясь по редакционным обязанностям с начинающими авторами, он собрал любопытную коллекцию примечательных стихотворений, в которых выступали социальные и психологические характеристики их создателей.

Н. К. Чуковский воспроизводит строфу из — «того собрания»:

Когда мне было лет семнадцать,
Любил я девочку одну,
Когда мне стало лег пол двадцать.
Я прислонил к себе другу[20].

По материалам адовы поэта Л. Л. Олейниковой приведу другие образцы из названной коллекции. Например:

…И кто Семирамидице
Угрюменько поет,
Того Судьбичекаленко
Незлобленько побьет.

Или такое стихотворение, которое, по убеждению его автора, необходимо было обязательно петь:

Рабочий
мало
получает,
Динь-динь- динь,
И через
это
он страдает,
Дикь-динь-динь…

Журнал «Забой» получил широкую известность далеко за пределами Дона, и в 1963 году К. Федин назовет его существование «памятным событием ранних лет великой советской литературы»[21].