Пучина

— Вотъ какъ! Даже отличныя, — немного насмѣшливо сказалъ я, раздраженный его хвастливостью и развязностью.

Онъ взглянулъ мнѣ въ глаза смѣлымъ, почти дерзкимъ взглядомъ и рѣзко вызывающе подтвердилъ:

— Да, отличныя!

Я пожалъ плечами и спросилъ его:

— А если вы, не смотря на свои отличныя способности, не подготовитесь къ будущему году къ пятому классу гимназіи?

— Это все равно. Я вообще и не думаю о гимназіи! Я пойду въ военную службу.

— Мнѣ вашъ дядя говорилъ… — началъ я снова.

— Мало ли что городитъ дядя! — рѣзко перебилъ онъ меня и пояснилъ:- Дядя это говорилъ, потому что такъ моя мать писала, но у нея… Дядя ее самъ зоветъ «седьмою пятницею», потому что у нея всегда семь пятницъ на одной недѣлѣ.

Я постарался сдѣлать строгое лицо, чтобы не улыбнуться.

— У кого вы до настоящаго времени учились? — спросилъ я.

— Гувернантки разныя пріѣзжали ссориться съ матерью, а учился я самъ, — отвѣтилъ онъ.

Я поднялся съ мѣста. Въ моей головѣ мелькала мысль, что мнѣ надо отказаться отъ этого ученика. Ничего не знаетъ, бахвалится способностями, нагло говоритъ о матери, повидимому, исковерканъ порядочно. Имѣть у себя въ домѣ такого воспитанника не радость, да, пожалуй, не удастся даже и подготовить его.

— Когда же вы меня возьмете? — спросилъ онъ меня, видя, что я намѣреваюсь идти.

— Да я, вѣроятно, вовсе не возьму васъ къ себѣ,- отвѣтилъ я.

— To-есть какъ же это? — спросилъ онъ.

— Да такъ: откажусь, вотъ и все.

Онъ вопросительно взглянулъ на меня своими говорящими глазами. Его видимо удивило мое рѣшеніе отказаться взять его въ ученики, когда за это дадутъ деньги, и даже большія деньги. Потомъ я вполнѣ убѣдился, что онъ былъ серьезно увѣренъ, что за деньги можно добыть все и купить всѣхъ.

— Почему же откажетесь взять меня къ себѣ? — спросилъ онъ.

— Не уживемся вмѣстѣ,- пояснилъ я откровенно. — Я покажусь вамъ слишкомъ требовательнымъ, строгимъ, а вы…

Я усмѣхнулся и прибавилъ:

— Очень ужъ вы развязный юноша.

Онъ покраснѣлъ до ушей, видимо оскорбленный моимъ тономъ, и нѣсколько рѣзко отвѣтилъ:

— Я не овца!.. Только вы напрасно думаете, что я дуракъ. Я знаю, что я долженъ буду много работать. Недорослемъ изъ дворянъ мнѣ нельзя остаться. Я по слѣдамъ дяди не желаю идти. Я потому и настоялъ, чтобы меня сюда отправили, отъ сестеръ, отъ гувернантокъ, отъ дрязгъ… Мать взбалмошная…

— Какое право имѣете вы, пятнадцатилѣтній мальчишка, такъ говорить о матери? — рѣзко оборвалъ я его, почти прикрикнувъ на него. — Уже одно это…

— Я не слѣпой, — перебилъ онъ меня задорно.

— Да, но судить-то старшихъ вамъ немного рано, — замѣтилъ я.

— Я никогда не лгу и говорю, что думаю, — твердо отвѣтилъ онъ.

Я ничего не сказалъ, не желая ни спорить, ни браниться съ мальчикомъ, котораго я вовсе еще не былъ намѣренъ ни учить, ни воспитать, и, ничего не рѣшивъ, направился къ двери. Мнѣ хотѣлось обдумать всесторонне вопросъ, прежде чѣмъ взять на себя обузу обученія и воспитанія этого юнца. Онъ, видя, что я хочу уйти, торопливо удержалъ меня за рукавъ и вдругъ совсѣмъ новымъ тономъ проговорилъ:

— Нѣтъ, послушайте, послушайте, возьмите меня отсюда. Пожалуйста, возьмите! Тутъ еще хуже, чѣмъ дома у насъ. Тамъ хоть уйти можно, а здѣсь… Я, право, сбѣгу отсюда! Что-жъ хорошаго бѣглымъ быть?

Я улыбнулся и положилъ руку на его плечо, думая поговорить съ нимъ. Но онъ уже уловилъ мою улыбку, заглянулъ мнѣ въ глаза заискивающимъ, чуть-чуть плутоватымъ взглядомъ и невыразимо милымъ, подкупающимъ тономъ ласки и мольбы, съ кокетливостью, свойственной только женпщнамъ, — шепнулъ:

— Возьмете? Да? Вѣдь возьмете?

Я невольно улыбнулся снова при этихъ торопливыхъ словахъ. Почему-то у меня мелькнула мысль о томъ, что, вѣроятно, такой лисичкой являлся Иванъ Трофимовичъ въ былые годы, очаровывая людей въ роли Адониса.

— Хорошо. Завтра рѣшу, — отвѣтилъ я.

— Нѣтъ, ужъ вы сегодня! — молилъ онъ. — Хорошо? А? Сегодня рѣшите?

И опять въ его тонѣ, въ его манерахъ была «лисичка». Вообще въ немъ было что-то такое, что я не могъ опредѣлить сразу. Но я чувствовалъ, что онъ, если это будетъ для него нужно, можетъ «залѣзть въ душу». Сомнѣніе и заносчивость, развитіе не по лѣтамъ и дѣтская наивность, отталкивающая рѣзкость въ сужденіяхъ и подкупающая ласковость, все это смѣшивалось въ немъ вмѣстѣ въ одно сложное цѣлое и отчасти лежало въ его натурѣ, отчасти было привито нелѣпымъ воспитаніемъ. Въ немъ, было много отталкивающаго, но стоило ему только заговорить своимъ ласковымъ и подкупающимъ тономъ, и всѣ его недостатки забывались невольно. Меня заинтересовалъ этотъ сложный характеръ.

V