Пугачев

Последняя фраза особенно привлекательна для степных скотоводов и охотников. Но пугачевцы учитывали, что настроения башкирских верхов еще не определились, что они, может быть, не склонны к решительному выступлению против императрицы. Поэтому манифест рассыпается в похвалах Екатерине II и призывает служить и ей. Важно так или иначе вовлечь башкирских старшин в борьбу, не отпугнуть их с самого начала чересчур решительным воззванием.

Второго октября Пугачев направился к Самарскому городку. Максим Шигаев с отрядом в тридцать казаков поехал вперед. Он собрал народ у станичной избы, познакомил собравшихся с заранее приготовленным указом о верности «императору». Толпа отправилась за околицу встречать Пугачева. Впереди шел поп с крестом, дьячок с образом старики с хлебом-солью. Разостлали кошму, поставили на ней стол, стул. Показался Пугачев. Все сняли шапки, пали на землю. Станица встретила казака звоном церковных колоколов, молебном.

Дни протекали не только в торжественных встречах, молебнах, речах, казнях ненавистных комендантов, офицеров. Забота об увеличении и укреплении своей армии не оставляла Пугачева. Он слал коренному населению манифест за манифестом. Указы писались по-арабски, ирански, турецки, татарски. Иногда они представляли собой смесь из нескольких наречий. На местах манифест переводили на родной язык, снимали с него копии, распространяли по селениям, кочевьям. Пугачев посылал «как гостинец» поздравления «башкирской области старшинам, деревенским старикам и всем малым и большим». Он звал: «Заблудшие, изнурительные, в печали находящиеся, по мне скучившиеся, услыша мое имя ко мне итти… без всякого сумнения идите. Всех вас пребывающих на свете освобождаю и даю волю детям вашим и внучатам вечно».^{117}

Пугачев обращался к башкирам, калмыкам, ко всем магометанам. Он звал к себе старшин, но предварительно предлагал им, чтобы «содержащихся в тюрьмах и у протчих хозяев имеющихся в невольности людей всех без остатку на нынешних месяцах и днях выпущали».^{118}

Пугачевские манифесты действовали неотразимо. Калмыки покидали форпосты. Пятьсот башкир, снаряженных против Пугачева, перешли на его сторону; триста татар, посланных на повстанцев, не захотели принять боя и вернулись обратно. В Оренбурге боялись, чтобы к восстанию не примкнули находившиеся в городе польские конфедераты. Их разоружили и отправили в далекие, безопасные места, где держали под строгим надзором.

В Оренбурге приняли меры: уничтожили мосты через Сакмару, мобилизовали и вооружили все разночинное население, привели в исправность артиллерию, очистили крепостной ров, устроили в разных местах рогатки, распределили пункты обороны между частями гарнизона. Увидя, что собственными силами с восстанием не справиться, Рейнсдорп с большим опозданием сообщил о мятеже симбирскому, казанскому и астраханскому губернаторам В Оренбург уже пробрались агенты Пугачева. Они сеяли тревогу, уговаривали примкнуть к «императору».

Слухи проникли к сидевшему в Оренбургу тюрьме колоднику Афанасию Тимофеевичу Соколову-Хлопуше. Страшную жизнь прожил Хлопуша. Крепостной крестьянин тверского архиерея, затем московский извозчик, примкнувший к одной из многочисленных в городе воровских шаек, он был пойман и шесть раз прогнан через тысячный строй шпицрутенов. Хлопуша бежал. Его поймали, высекли кнутом, сослали в Оренбург. Он поселился в Бердской слободе, женился, зажил своим домком, батрачил у соседнего помещика, работал на медном заводе Шувалова… Снова арест за участие в ограблении торговцев-татар. Снова побег, и опять арест. Хлопушу высекли, вырвали ноздри, выжгли знаки на лице и отослали в Омскую крепость на каторгу. Хлопуша бежал. Его поймали, били кнутом, заковали в кандалы и бросили в Оренбургскую тюрьму.

Тут счастье неожиданно улыбнулось клейменому, поротому и битому колоднику с вырванными ноздрями. Рейнсдорп решил использовать Хлопушу для разложения восставших казаков. Если даровать каторжнику свободу, думал губернатор, то он выполнит поручение. Хлопуша смел, отважен — он доказал это многочисленными побегами, на него, казалось, можно положиться. Рейнсдорп вызвал Хлопушу, снабдил его увещательными письмами к казакам-пугачевцам, поручил агитировать против Пугачева и, если удастся, захватить ею самого привезти в Оренбург.

Хлопуша не возражал. Он взял пакеты с письмами, проник к Пугачеву, отдал ему эти документы и выразил желание примкнуть к восставшим, рассказав о данном ему поручении. Призрачной свободе в стане врагов неугомонный Хлопуша предпочел борьбу за волю в армию братьев по нужде и лишениям.

Пугачев посмотрел на необычайного пришельца, прищурив глаз, и с горестной усмешкой сказал:

— Только знать у губернатора-та и дела, что людей бить и ноздри рвать.^{119}

Шигаев, сидевший с Хлопушей в Оренбургской тюрьме, удостоверил, что «это — самый бедный человек и положиться на него можно». Но Овчинников советовал не доверять: «Он плут, уйдет и што здесь увидит, тамо скажет, и притом наших людей станет подговаривать».