«Однако мы, – писали казаки[123], – все то наблюдали, что в предохранение здешнего общества и высоких ваших интересов принадлежит. А притом просили, дабы по силе именного вашего императорского величества указа, в даче нам за шесть лет жалованья, во взыскании со старшин штрафа и в выборе на место их по войсковому согласию других, сделано было нам удовольствие… и учинено исполнение. К чему мы, собравшись 13-го числа сего месяца для той просьбы, и шли со святыми иконами, чтобы нам не учинено было безвинного вреда; но генерал Траубенберг и Тамбовцев со старшинами, собрав регулярные команды и всех согласных атаману старшин и казаков вооруженных и расставив по всем (?) улицам пушки и зарядя их ядрами и картечами, начали по нас, нижайших, стрелять и побили на смерть более ста человек и многих переранили. По каковой доведенной великой крайности принуждены были и мы, нижайшие, обороняться, причем и произошло с обеих сторон от того начатого от регулярной команды и от согласных атаману старшин и казаков стреляния и пальбы напрасное убийство. А притом между того смятения и бывший при сем происшествии г. генерал Траубенберг с прочими при сем убиты, да и войсковой атаман Тамбовцев и старшина Колпаков присутствующим старшиной Суетиным из своих рук срублены, а с войсковой стороны
Таким образом, приписывая все невзгоды графу З.Г. Чернышеву, казаки не желали оставаться под ведением Военной коллегии, а бывая часто в Петербурге и зная влияние Орловых, они надеялись под их защитой сохранить все свои права и привилегии.
Когда прошение было составлено и подписано, Кирпичников с товарищами отправились к Дурново спросить: так ли оно написано и можно ли послать?
– Бог-де знает! – отвечал он, прочтя прошение. – Мне кажется, так, посылайте с Богом.
Тогда Кирпичников потребовал, чтобы Дурново своей подписью засвидетельствовал справедливость всего изложенного. «Я, зная наверное, – доносил Дурново, – что и малое в том противоречие стоить будет мне жизни, принужден был подписать». Не довольствуясь и этим свидетельством, казаки потребовали от арестованного и содержащегося в оковах старшины Мартемьяна Бородина, чтоб он, во-первых, подписал показание о происшествии 13 января, составленное ими[124], а во-вторых, дал подписку в том, что со дня вступления его в присутствие все жалобы войсковой канцелярии на войско «происходили понапрасну, в чем и страдали они как в обритии бород, так и в прочих наказаниях безвинно». Подписка эта вместе с прошением и всеми к нему приложениями была передана четырем уполномоченным: Выровщикову, Погадаеву, Михайле Кожевникову и Шигаеву, которые тотчас же и выехали в Петербург. Прежде чем они приехали в столицу, там уж известно было о всем случившемся на Пике, и императрица собственноручно писала графу Я.А. Брюссу[125]: «Прикажите, чтоб на заставах около Петербурга и далее где ведомство ваше есть, чтоб накрепко смотрели, не будут ли проходить где яицкие казаки по одиночке или по несколько, безпашпортные или с пашпортами гвардии капитана Дурново, и если где таковые явятся, чтоб оных брав, под крепким караулом, присылали их сюда прямо в Военную коллегию, а только стерегли того, чтоб дорогой не ушли. И весьма накрепко сие прикажите».
Казаки успели, однако же, пробраться незамеченными и пред Масленицей прибыли в Петербург.