Пугачев-победитель

Наступило глубокое молчание. Слышно было только тяжелое, прерывистое дыхание Пугачева и сопение Хлопуши.

Потом «анпиратор» вскочил и, простирая руки к переговорщикам, слезливо вымолвил:

— Ребятушки! Детушки! Да что же такое? Да нюжли мы не русские? Да как же это так? Ну, ошибка вышла. По горячему делу. Ну, грех вышел. Известно, драка была огромаднейшая. А в драке волос не жалеют. И все такое... Ну, правда, бед натворили немало. Я не слепой тоже! У самого под сердцем сосет, да иной раз такого-то дюже сосет, что и-и-их! Места себе не нахожу... Так нюжли пропадать всем? Ну, в опасности, скажем, пребываем. Полячишки, там, да турка, да. ну, всякие. Полуботок этот самый. Так ежели мы-то за дело дружно возьмемся, чтобы, значит, все за одного да один за всех, так ведь дыхнуть им, сукиным сынам не дадим! Во как скрутим. Ну, говорите, детушки: чего Москва требует?

Переглянувшись с другими переговорщиками, протоиерей Исидор Ильинский вымолвил четко,

— Да будет Земский Собор всея Руси! Да сгинет опричнина! И да будет опять Русь единая, неделимая!

— Собор? Земский Собор, говоришь? — удивился «анпиратор». — Ну, и размахнулся же, отец! Ха-ха! Хоть седни прикажу кирпич готовить, хвундамент рыть. Та-акую церкву закатим, что ай-люли! Выше Ивана Великого колокольню выгоним!

— Не храм новый построить, а выборных от всей земли собрать. От земщины русской. Чтобы все дела обсуждать да решать. Собо-ор? Выборных? — недоумевал «анпиратор» — Для совещаниев? Вроде быдто сенат? Н-ну-к что жа? Можно и такое дело. Оченно просто! Оповестим народушко. Вроде быдто «круг» казацкий... А потом того...

Неожиданно вмешались молчавшие до того времени депутаты от восставшего московского гарнизона, загалдели, предъявляя ряд по большей части бестолковых и мелких, но, видимо, дорогих солдатской душе требований: разрешить солдатским женам и вдовам торговать безданно, беспошлинно. Зимой выдавать всем валенки и романовские полушубки и холста на портянки...

Пугачев облегченно вздохнул. Его смуглое лицо повеселело. Глаза заискрились.

— Ребятушки! Детушки! Да нюжли не сговоримся? Господи... Я — вам, вы — мне. По-милому, по-доброму, по-хорошему...

Раздражение сразу пошло на убыль. Всем стало дышаться легче. Только Хлопуша, забившийся в угол, оставался угрюмым и злобно посматривал на переговорщиков, особенно на дерзкого на язык старичишку Елисеева. Что-то соображал.

К вечеру осада с Кремля была снята. «анпиратор» со свитой — все верхами — проследовали по улицам столицы и вступили в Кремль. Колокола кремлевских церквей заливались трезвоном. Им отвечали и некоторые другие московские церкви.

Вернувшись в кремлевский дворец, «анпиратор» вызвал князя Федора Мышкина-Мышецкого и встретил его веселым, самоуверенным смехом:

— Ну, что, присходительный канцлер нашего государства? Струсили вы все тут, поди, до омморока? Ха-ха-ха! У страха глаза велики! А ничего особенного! Подурила сволота московская, как кобыла брыкливая, и шабаш. А я сразу понял: пустое дело! Так, по дурости да по пьяному делу! Чернь — она буйная да драчливая. Ей дай порвать. И тольки! А я показался — так у них сейчас душа в пятка. Чует кошка, чье сало слопала! Шкодливая да трусливая! И тольки!

— Ну, не очень-то «и тольки», — отозвался канцлер сухо. — Ты на кресте да на евангелии клятву дал, что Земский Собор соберешь!

— Велика важность?! — беззаботно засмеялся Пугачев. — И соберу!

— Обязался без ведома Собора налогов не вводить, рекрутов не брать, войны не начинать, мира не заключать, новых законов не издавать...

— Велика важность?

— Значит, конец самодержавию?

— Зачем — конец? — искренне удивился «анпиратор». — Я как был, так и остаюсь царь-анпиратор, самодержец всея России. Одно слово помазанник!

— Выкатывается власть из твоих рук! Вот что означает Собор! Права царские к выборным переходят. Отчет будешь обязан давать, а кому? В других землях, ну, там только образованным и есть ход в выборные. А у нас... Да после того, как чернь и тех немногих грамотных, кои были, то ли вырезала, то ли неведомо куда загнала, кто в выборные попадет? Опять же, ежели всем права, так налезут в Собор из медвежьих углов такие, которые только умением язык поворачивать от зверья отличаются, а по уму — те же бараны... Чуваши, да черемисы, да вогулы, да самоеды, да разные там якуты России свои законы давать будут. Не быть русскому народу на своей земле хозяином!

Пугачев почесал затылок.

— Нюжли плохо будет? — спросил он нерешительно.

Мышкин-Мышецкий пожал плечами.

— При царе разумном, деловитом — ни к чему это. Болтовни много, а дела мало. А при царе слабом, ленивом Собор даря заслонит. Народ не на царя смотреть будет, а на Собор. А выборные своим выборщикам потрафлять будут, хотя бы и в ущерб всему царству. Не крепнуть царству, а слабеть. А может и рассыпаться...

— Чего каркаешь, присходительный? Ничего еще не видно, пока что, а ты уж вон какие речи говоришь. Как по покойнику службу служишь...

И опять Мышкин-Мышецкий пожал плечами.