— Православные! За законного анпиратора...
— Не скули, пес! — прикрикнул сержант. — Где веревка, ребята?
Они поднялись на стену. Снизу было видно, как двое солдат накинули на шею Савки петлю. Другой конец веревки был привязан к зубцу стены. Ревевшего по-звериному Савку спихнули сквозь амбразуру вниз. Его тело повисло по ту сторону стены.
— Как странно! — вымолвил следивший с напряженным вниманием за этой мрачной сценой натурфилософ. — Только что был жив человек...
Мимо Иванцова и Шприхворта прошел бледный, как полотно, парнишка, с выпученными глазами и искривленным ртом. То ли плача, то ли смеясь, он сказал
— Дяиньку Савву Тимофеича... того... удавили.
Это был любимый казачок молодого князя Курганова Филька, недавно вместе с князем ходивший воевать с пугачевцами в отряде Павла Сергеевича Потемкина.
— А ты чего тут околачиваешься? — сердито спросил у него Шприхворт.
— Ежели мово родного дяиньку вешают, имею я право? — заспорил парень. — Посторонним можно глядеть, а мне нельзя? Я ж ему родной племянник... А его как кобеля удавили... — Парень неожиданно хихикнул.
— Да чего же ты радуешься?! — возмутился доктор.
— Ежели он мне сродственник! — стоял на своем казачок. — Поди, теперь ногами дрыгает во как...
Филька испугался и нырнул в толпу.
* * *
В Кремле, не считая солдат, сбилось до пятнадцати тысяч горожан, натащивших сюда вороха своего скарба. Жилых помещений не могло хватить на то, чтобы дать кров этой массе внезапно ставшего бесприютным испуганного люда. С разрешения местного архиерея детей и женщин разместили по церквам, оставив для служения только собор. В губернаторском дворце и в присутственных Местах расположились, сбившись, как сельди в бочке, семьи сбежавших из окрестностей Казани помещиков и чиновников. Недавно выстроенное здание дворянского собрания с обширными службами дало приют семьям знатных дворян. Тут разместились Ухтомские, Жилковы, Ширинские-Шихматовы, Карамзины, Одоевские, Шаховские и другие. Семье князя Курганова, благодаря связи с Лихачевым, удалось получить в свое распоряжение служебный флигелек из трех комнатушек с обширной кухней и сарайчиком. Дворовые Кургановых заняли сарайчик и кухню, господа поместились в набитых всяческой рухлядью комнатах, одну из них отвели для больной княжны Агаты и безотлучно пребывавшей при ней старой мамки Арины.
Князь Курганов, сильно постаревший за эти дни и казавшийся совсем разбитым, сидел, сгорбившись, в большом ободранном кресле у крылечка флигеля, когда Иванцов и Шприхворт, побывав в губернаторском доме и собрав всяческие новости, явились навестить больную княжну.
— Ну что, как? — осведомился вяло Курганов у гостей.
— Могло бы быть лучше, — отозвался Иванцов. — Действительно подумаешь, что народ с ума спятил... Творится нечто невообразимое. Только что арестовали какого-то писца губернской канцелярии, который внушал черни, что ежели рассудить по совести, то государыня императрица престолом владеет не по праву. Стали его допрашивать: кто же по его мнению имеет законное право на престол? А он в ответ: я, мол, того не знаю, но токмо знаю, что государыня императрица не на своем месте сидит, не гоже женщине быть на престоле, пусть в монастырь уходит.
— Драть бы плетьми мерзавца, — буркнул князь. — Ляпает языком, не думая о последствиях. А от этого ляпания еще большее смущение в умах...
— Это ваша русская кровь бунтует, — зло засмеялся Шприхвбрт. — За границей таких бунтов не бывает, там народ разумнее.
— Помалкивай ты, немчура! В Голландии не было разве своего Емельки в лице сумасшедшего Иоанна Лейденского? — возразил ему Иванцов. — Тоже хорош! Наш Емелька в анпираторы лезет, а Иоанн — тот прямо в пророки подался. А в королевстве Неаполитанском полоумный рыбак Мазаниэлло какую катавасию устроил? Везде, брат, одно и то же...
— Но чем все это кончится? — вымолвил Курганов. — Неужто погибать России?
— Ну, до этого далеко! Русь-матушка велика и не такие передряги переносила... Справится.
— Ой, справится ли? — усомнился Курганов — Что-то плохо справляется до сей поры. Вишь, как Емельке-стервецу дали разгуляться! На Москву собирается!
— Прихлопнут, и скорее, чем мы ожидаем! — уверенным тоном заявил Иванцов, но выражение его лица свидетельствовало о том, что сам он такой уверенности не питает.
— Горит... Все горит, — бормотал Курганов, глядя на порыжевшее от дыма небо над городом.
— Жаль Лихачевых! — сокрушался Шприхворт. — Их дом действительно был украшением всего города. Потолки лепные, стены альфрейной работы, полы из дубового паркета. Мраморные статуи работы молодого Козловского. Библиотека какая была...
Курганов махнул рукой:
— Что лихачевский дом?! Скоро, кажись, и царские дворцы запылают... Вся Россия запылает... Дожили, нечего сказать!