Пугачев

Дознавателям в Москве удалось выяснить не только то, что никакого «раскольничьего заговора» не существовало в природе, но и что некоторые другие заявления самозванца и прочих подследственных также являются оговорами или самооговорами. В Симбирске под давлением Потемкина Пугачев подтвердил ложные признания одного солдата, будто бы он во время восстания послал свой указ отставному поручику Алексею Гриневу (именно его фамилию дал А. С. Пушкин герою «Капитанской дочки»). К счастью для Гринева, члены Московской следственной комиссии во всём разобрались и выяснили, что никакого указа самозванец поручику не посылал, как и то, что признания яицкого казака Ивана Пономарева (Самодурова) в общении с Пугачевым в июне 1773 года являются самооговором. Аналогичным образом были трактованы и признания, сделанные на предыдущих этапах следствия беглым рекрутом из крестьян Яковом Зацепиным. Среди прочего Зацепин поведал о том, что является двоюродным племянником самозванца и воевал в войске «дядюшки», но во время разбирательства в Москве выяснилось, что такого родственника у Пугачева не имелось и Зацепин в его войске никогда не служил. Люди, оговоренные самозванцем и оговорившие себя (как правило, эти ложные признания были вызваны пристрастными допросами и пытками на предыдущих этапах следствия), были оправданы и отпущены на свободу. Что же касается московского следствия, то Волконский и Потемкин в донесении императрице от 5 декабря 1774 года утверждали, что провели его «без всякаго не только истязания, но и малейшаго наказания»[807].

Трудно теперь установить, насколько были правдивы эти заверения, но то, что следствие было проведено блестяще, сомнений не вызывает. Главные заслуги в этом деле принадлежат Волконскому и Шешковскому. Что же касается Потемкина, то он прибыл в Москву лишь 30 ноября, когда следователи уже разоблачили пугачевский обман и исправили потемкинские промахи[808].

Еще раз обратим внимание на то, что дознаватели и в Оренбурге, и в Москве не собирались идти на поводу у императрицы, подтверждая ее «догадки», а пытались выяснить истину. Это красноречиво свидетельствует не только о профессиональной честности людей, проводивших разбирательство по делу Пугачева и его сообщников, но и о характере самой Екатерины II, которой вопреки расхожему мнению нужны были не только льстецы.

По окончании следствия последовал суд над Пугачевым и его сподвижниками. Но прежде чем рассказать о нем, необходимо вкратце осветить то, что обычно в литературе называется карательной политикой Екатерины II.

О милосердии и бессердечии

Начать, пожалуй, надо с потерь, понесенных бунтовщиками непосредственно во время военных действий. Попытку подсчитать число погибших повстанцев как «в крупных боях», так и «во всех мелких стычках и сражениях» в свое время предпринял известный советский демограф Б. Ц. Урланис. По его предположению, число погибших составляло около 20 тысяч человек. Однако исследователь прекрасно отдавал себе отчет в том, что «от цифр людских потерь в войнах нельзя требовать большой точности». Так, он с большим недоверием отнесся к ведомости потерь пугачевцев за август—октябрь 1774 года (10 тысяч убитых), составленной П. И. Паниным, полагая, что эта цифра «резко преувеличена», правда, не привел каких-то доводов в пользу своего утверждения. Читатель уже хорошо знает, что у командующего правительственными войсками могли иметься серьезные резоны для преувеличения потерь противника. Кроме того, приблизительность подсчетов бросается в глаза: ведомость называет не точное число погибших, а гласит, что там-то убито «до 500 человек», а в другом месте «до 1000», то есть цифры округляются. Свои же подсчеты Урланис сделал по книге Н. Ф. Дубровина, правда, включив в них потери пугачевцев только с февраля 1774 года. По мнению американского историка Дж. Александера, «в ходе восстания погибло приблизительно 22 тысячи человек — в основном повстанцев — и было ранено столько же». Однако эти цифры также плохо обоснованны[809].

Сделал Урланис, опять же по книге Дубровина, и подсчеты потерь правительственных войск, согласно которым «в 10 вооруженных столкновениях было убито 578 и ранено 984 солдат и офицеров»[810]. При всей ненадежности цифры отражают несоизмеримость потерь повстанцев и правительственных сил, многократно превосходивших их в военной подготовке и оснащении. К тому же правительственные войска иногда не желали брать бунтовщиков в плен, предпочитая расправляться с ними на месте сражения (выше уже шла речь о том, что именно так поступили с пугачевцами подчиненные генерала Деколонга 21 мая 1774 года, захватив в плен лишь 70 человек и истребив примерно четыре тысячи пугачевцев).