Пугалки для барышень. Не для хороших девочек

— Работаешь допоздна? — неожиданно продолжил он разговор.

— До полуночи, — с опаской ответила я.

— А потом?

Он обернул полотенце вокруг талии и стянул костюм аквалангиста, пока я изо всех сил старалась на него не смотреть.

— Ну, наверно, все зависит оттого, в какой я истории.

— Разве ты не знаешь?

— Нет, уже не знаю.

— Ну, надеюсь, что это не рассказ про тыкву.

— Нет, нет. Точно не он.

— Значит, у тебя найдется время выпить со мной по стаканчику в честь Рождества? — спросил он, натягивая джинсы и кивая в сторону ближайшего паба: за столиками на веранде сидело несколько веселых компаний.

Он представился как Падди и купил две кружки пива. Попивая его, мы разговаривали о дайвинге, о подводном плавании для удовольствия, а не за трупами. Я растроганно смотрела на крохотные кристаллы соли, образовавшиеся на его темных ресницах и бровях.

— Знаешь, — сказала я, — у меня сложилось впечатление, что тебе есть к кому возвращаться домой.

— Да ну?

— На переднем сиденье твоей машины была кукла Барби и крикетный набор.

— Вот как?

— Понимаешь, япрофессиональный наблюдатель.

— И что, опытный наблюдатель Рози Литтл, тебе не пришло в голову, что у меня могут быть племянники и племянницы?

— Дядя, который не перепоручает покупку подарков кому-нибудь другому? Что случилось с твоей мамой?

— Она умерла.

— О боже… Мне очень жаль.

— Забудь. Нет, правда, забудь. Давай выпьем еще, и расскажи мне о себе… Ты всегда ходишь на работу в таких чудных красных ботинках?

— Я бы с радостью рассказала, но мне надо обратно на работу, — ответила я так, чтобы ему было совершенно ясно, что возвращаться на работу мне вовсе не хочется.

— Может быть, как-нибудь еще увидимся? — предложил он, и я ответила неким гибридом робкой улыбки и радостной ухмылки.

Он протянул мне карточку с именем и фамилией. К моей улыбке примешалось сожаление: уголки рта поползли вниз, а не вверх.

— Жалко, — прошептала я, скорее себе, чем ему, потому что он уже успел мне понравиться.

— Почему? У тебя кто-то есть? Есть к кому возвращаться домой?

— Нет. Боюсь, все дело в говорящих фамилиях, мистер Вульф, — ответила я, все еще улыбаясь.

Он допил пиво одним глотком и перевернул кружку с потеками пены на салфетку.

— Г-р-р-р, — прорычал он, и мне было весело видеть, что на его лице тоже мелькнула улыбка сожаления.

Я тихонько пробралась в редакцию через боковую дверь и устроилась за столом ночного репортера. Но увы, самый нервный из фотографов газеты уже шагал взад-вперед по комнате в своих слишком белых кроссовках и жилете со множеством карманов, не считая всех остальных прибамбасов.

— Куда ты подевалась? — спросил он и продолжал, не ожидая ответа: — Вот, взгляни.

Он пролистал на мониторе с десяток фотографий сгоревшего дотла загородного дома. Сердце у меня тревожно забилось. Где это произошло? Когда? Это были превосходные снимки — на некоторых виднелись одетые в желтое пожарные среди дыма и пламени, но на большинстве фотографий я увидела членов семьи, в ужасе глядевших на закопченный и залитый водой остов дома.

— Когда это случилось? — спросила я.

— Без четверти восемь. Тебя не было на месте, так что я поехал один.

— Я звонила в пожарку всю ночь. Проклятый огнеборец все время отвечал, что ничего не случилось.

— Посмотри-ка. Вот это снимок! Подойдет для первой страницы, — показал он, и я не могла не согласиться.

Это была панорама после пожара: на первом плане стояла маленькая золотоволосая девочка в платье в горошек, с пятном сажи на ангельски-пухлой щечке. Она прижимала к себе обгоревшие остатки рождественского венка со входной двери, теперь сорванной с петель. На глазах ее блестели слезы. Душераздирающая картина. Идеальный кадр.

— И я все пропустила, — скорбно проговорила я.

— Ага.

— Ты что-нибудь записал?

— Имя девочки. Мэдисон Джонс. Ей четыре с половиной года.

— И это все? Все, что ты знаешь?

— Ага.

— Я по уши в дерьме.

— Точно.

— А может быть, и нет, — вдруг оживилась я. — В имени Мэдисон одно «д».

— Ну да. Ну и что? Что ты собираешься делать?

— То же, что и всегда, — мрачно ответила я.

Я села за стол и взялась за свою пряжу.

Через полтора часа первый выпуск рождественской газеты прямо с печатного станка попал в руки редактора. Он вызвал меня в свой кабинет и, повернувшись на своем кресле с высокой спинкой, устремил на меня непроницаемый взгляд, вызвавший болезненный укол совести.

— Это золото, а не статья, — сказал он, расплываясь в улыбке. — Чистое золото.

Он показал рукой на газету, лежавшую у него на столе. Большую часть первой полосы занимала фотография белокурой малышки Мэдисон на фоне руин родного дома. Под фотографией шрифтом «Бодони», шесть биллионов пунктов, была в качестве анонса приведена цитата из моей статьи, размещенной на третьей страницы газеты. Броский заголовок гласил: «Как Санта-Клаус найдет меня теперь?»

— Подумать только, что она такое сказала, — проговорил редактор, качая головой, как добрый дедушка, и тут до меня наконец дошло, что он всерьез готов поверить, будто я и впрямь способна прясть для него золото из соломы.

— Подумать только, — тихо поддакнула я.