Пугливая (ЛП)

— Конечно, — отвечаю я, сжав руку Шелли. — С удовольствием.

Я оглядываюсь на Чейза и, облизав губы, улыбаюсь. Он делает вид, будто разнимает воображаемую ссору между двумя дочерями. Конечно же, я приду. Ему так просто меня не забыть.

Пока они заканчивают десерт, я, укрывшись за кухонной стойкой, наблюдаю за их столом. Часов в десять утра, когда они, наконец, собрали всех своих детей, чтобы уйти, в закусочную врывается трио старшеклассниц.

Среди них Дженнифер, младшая сестра Чейза. Она работает здесь в вечернюю смену ради лишних карманных денег. Не то, чтобы она в них нуждалась. У нее богатая семья. Я читала в «Бизнес Инсайдер», что чистый доход Чейза составляет пятнадцать миллионов долларов. Здесь ей крупно повезет, если она заработает пятнадцать долларов чаевых, но я думаю, что она молода, красива и горяча в стиле Ланы Дель Рей. Я смотрю, как она визжит от восторга и поднимает одну из малышек, в то время как две её подруги терпеливо стоят рядом и трахают глазами ее брата — звезду футбола. Все всегда хотят знаменитостей. Не я. Каждый раз, когда я позволяла Чейзу Томасу трахать меня у стены раздевалки по вечерам, когда Шелли работала в этой самой закусочной, а я притворялась, что сижу дома, он едва мог продержаться, чтобы успеть надеть презерватив.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Кэсси

После окончания этой адской смены меня забирает Дэймон. Мы покупаем замороженную индейку на следующую неделю и в молчании едем домой. Кажется, его снова что-то беспокоит, потому что он так сжимает руль, словно это чья-то шея, которую ему хочется сломать.

Разложив продукты, я отправляюсь в мамину комнату, в это импровизированное сочетание мебели и окон, которое раньше было нашим с ней укромным уголком. Нам бы никогда не удалось поднять ее больничную койку по узкой лестнице, и к тому же, думаю, Дэймон предпочитает, чтобы она находилась подальше от него.

Я кормлю маму через питательную трубку, а затем чищу в раковине все её катетеры и оборудование. Когда я возвращаюсь в комнату, Дэймон уже там. Он отодвинул старое кресло к дальней стороне кровати, тихо работает телевизор, спортивный канал фоновым сопровождением заглушает тишину и то, как при дыхании хрипит у мамы в груди.

Он всегда так делает. У него есть какое-то шестое чувство, которое подсказывает ему, что я собираюсь поговорить с мамой, и он обязательно должен при этом присутствовать. Я не обращаю на него внимания, присаживаюсь на край кровати и нежно прижимаюсь ухом к ее груди.

— На улице идет снег, — шепчу я.

Когда я слышу, как медленно бьется в хрупкой маминой груди её сердце, у меня начинает щипать в глазах.

«Почему бы тебе не очнуться?»

Я крашу маме ногти ярко-розовым лаком и вру ей. Я говорю ей, что собираюсь сделать новую прическу. Говорю, что видела в закусочной Чейза и Шелли. Говорю, что счастлива, потому что, даже если я почти всё время и желаю ей смерти, мне не хочется, чтобы она умерла, зная, как чудовищно несчастна ее дочь.

Даже если это не имеет никакого значения, и её, может, и вовсе здесь нет, я не хочу, чтобы она знала, какой конченой дурой я оказалась.

Дэймон смотрит на меня с другой стороны кровати. Он откинулся на спинку кресла и, скрестив ноги, положил их на край койки. Вокруг нас гудит болтовня о футбольном матче, а может быть, это вообще бейсбол. Я понятия не имею, кто в какую игру играет, и мне все равно. Он отворачивается к экрану, совершенно не тронутый видом лежащей между нами женщины. Он никогда ничего не говорит маме. Его жене.

— Ты не должна лгать своей бедной матери, Кассандра, — рассеянно произносит Дэймон, затем забрасывает себе в рот карамельки и увлеченно их жуёт, глядя, как одна из команд забивает гол, или очко, или что там еще. Лучше бы его здесь не было. Лучше бы его никогда здесь не было.

— Тогда почему бы тебе с ней не поговорить? — резко спрашиваю его я. — Почему бы тебе не сказать ей правду?

Забыв про игру, он бросает на меня пристальный взгляд.

— Чтобы твоя мать узнала, каким грандиозным разочарованием оказался ее единственный ребенок? — холодно спрашивает он.

— А как насчет ее мужа? — бросаю в ответ я. — Думаю, разочарование — это не то слово, как считаешь?

И тогда он произносит слова, которые вонзаются мне в живот, словно свинцовые пули.

— Если бы не ты, Кассандра, она всё еще была бы жива, — его слова холодны, тон размерен. — Если бы не ты и не твой грёбаный бездельник-бойфренд, она все ещё была бы сама собой, а не этим мешком с костями, с которым мы теперь по твоей милости вынуждены тусоваться.

У меня начинает жечь горло от скорби и сокрушительной вины. Он прав. Раньше я ему не верила, когда он говорил мне, что Лео из-за меня слетел с дороги той ночью, но это именно так. Если бы я не поссорилась с Лео, он бы не разозлился. Он бы не сел за руль после того, как пил весь день. Он бы не стал принимать таблетки. Нас бы здесь сейчас не было. Я соскальзываю с кровати и возвращаюсь на кухню. Мне на самом деле нужно больше времени проводить с мамой, но много ли скажешь человеку, который не приходит в себя.