Пугливая

Она вне себя вскакивает на ноги.

— Да как ты смеешь! — восклицает она. — Заявляешься сюда спустя столько лет и кричишь на меня! Я вообще-то смотрю свое телешоу!

Вместо ответа я молча выдергиваю из розетки шнур питания телевизора.

— Лео… — рычит мать.

— Мама, — отвечаю я.

Мне совсем не хотелось возвращаться и расстраивать ее. Но тут возникла Ханна.

— У тебя есть еда? Индейка на День Благодарения?

— Это как сказать, — говорит она. — У тебя есть для меня деньги? Индейка стоит недешево.

Я ухмыляюсь.

— Сколько, по-твоему, составляет единовременное денежное пособие? Его не хватит на то, чтобы накормить индейкой шестерых человек. А точнее, шестерых с половиной.

Ее глаза сужаются до щелочек, и я понимаю, что она мне не верит.

— Дерек, выйдя из тюрьмы, получил двести долларов и билет на автобус в любую точку страны, — произносит она.

Я пожимаю плечами.

— Да, ну, Дерек сидел в Калифорнии, мам. В Неваде не дают двести долларов.

Она стряхивает пепел на пол, переваривая эту информацию.

— Хорошо, сколько? — спрашивает она.

Я качаю головой.

— Я не дам тебе денег, чтобы ты тут же загнала их себе в вену.

Она уже готова разразиться гневной тирадой, как вдруг снаружи раздаётся автомобильный сигнал. Мне знаком этот звук. Два коротких и резких гудка. Это мэр Картер. Биологический отец Ханны, хотя он никогда этого не признает, и уж точно не зайдёт повидаться с дочерью, которая и понятия не имеет, что ее отец мэр города. Мудила грёбаный. Видимо, приехал перепихнуться, перед тем, как вынужденно проводить День Благодарения в обществе своей бедной, ничего не подозревающей жены и шестерых пуделей.

— Какого черта он здесь делает? — спрашиваю я.

Мама оглядывает меня с ног до головы.

— Оставляет мне немного денег, поскольку мой собственный сын не может одолжить мне двадцать долларов.

— Пофиг.

Свирепо глядя на меня, она проходит мимо, мальчики следуют за ней. Они явно не в себе.

— Оставайтесь здесь! — рявкает на них она. — Я вернусь через минуту.

Мальчики возвращаются к своему Лего. Интересно, она просто накачала их наркотиками или к тому же начала бить. Сейчас меня уже ничто не удивит.

Мама натягивает на себя зимнее пальто и закрывает за собой дверь. Проходит несколько секунд, и я слышу, как хлопает дверь автомобиля, а затем раздаётся звук удаляющегося на высокой скорости двигателя.

Какое-то время я стою, уставившись на закрытую дверь и ожидая, когда она зайдёт в трейлер. Я считаю про себя до пяти, как меня учили. Я повторяю это ещё пять раз, но она по-прежнему не возвращается, поэтому я открываю входную дверь и, выйдя на крыльцо, оглядываю двор.

Она уехала. Я вижу, как поднимается в гору, а затем и вовсе исчезает из виду шикарный черный «Таун кар», в котором она укатила.

— Блядь, — тихо бормочу я и, разворачиваясь, иду обратно.

Не прошло и пяти минут, как она смылась. Вот это настоящий рекорд.

— А Дерек сказал, что слово «блядь» нельзя говорить, — произносит Ханна.

Она стоит прямо за мной, и, когда я разворачиваюсь, то чуть не сбиваю ее с ног.

— Дерьмо собачье, Ханна, — схватившись рукой за сердце, говорю я. — Ты чертовски меня напугала.

— Слова «дерьмо» и «чертовски» тоже нельзя говорить, — с серьезным видом произносит она.

Ее волосы совершенно мокрые после душа, и я всерьез опасаюсь, что если в ближайшее время не загоню ее обратно, на них начнут образовываться сосульки.

— Давай забудем о Дереке, — говорю я и, положив руку Ханне на поясницу, веду ее в трейлер. — Давай притворимся, будто мы никогда с ним не встречались.

Ханна морщит нос, но не спорит.

— Пайк! — ору я.

Моего брата мне искать не нужно, его дерьмовая машина стоит прямо у входа, а значит, он где-то в этом трейлере.

Через минуту он появляется. С красными глазами, и воняя, как грязная вода из бурбулятора.

— Эй. Ты вернулся.

Пока меня не было, Пайк стал ещё чуднее. Он сделал себе гигантский пирсинг языка, похожий на катающийся у него во рту металлический шар, и покрасил свои светлые волосы в черный цвет.

— Ты пробуешься в «My Chemical Romance»? — хлопнув его по плечу, спрашиваю я.

Не знаю, смеяться мне или беспокоиться от того, что мой младший брат похож на эмо.

Он хмурится, и от яркого света у него поблёскивает пирсинг на губе.

— Ханна беременна, — говорю я.

— Ясен пень, — со скучающим видом отвечает Пайк.

Я борюсь с острым желанием швырнуть его к стене и придушить. Но я скорее сломаю стену, чем причиню ему вред, а у нас теперь нет Дерека, чтобы ее потом починить.

— Я велел тебе присматривать за ней, пока меня не будет, — говорю я брату.

Он смотрит в пол не то со стыдом, не то с гневом, не знаю.

Может и с тем, и с другим.

— Я был в Рино, — бормочет он. — Продавал понемногу. Мамины чеки больше не приходят.

Я так высоко вскидываю брови, что они чуть не ударяются в крышу. Не то, чтобы для этого пришлось как-то напрягаться; в этом крошечном клоповнике я почти задеваю головой потолок.

— Они больше не приходят, или она их потратила? — спрашиваю я.

Пайк пожимает плечами.

— Разницы ведь никакой, верно? В любом случае, после того, как ты уехал, оплачивать счета пришлось мне. Платить за тепло. Кормить этих детей.