Пуговица Пушкина

Были слухи, что его высекли в Тайной канцелярии, но это вздор. Он дрался из-за этого на дуэли в Петербурге. А этой зимой он хочет поехать в Москву, чтобы драться с графом Толстым-Американцем, человеком, который, главным образом, и распускает эти сплетни. Поскольку у него не было в Москве друзей, я предложил ему, что буду его секундантом.

Однажды в Молдавии он дрался с немцем — трусом, которого долго и трудно уговаривали согласиться на дуэль. Подстегиваемый страхом, немец, разумеется, выстрелил первым; Пушкин подошел к барьеру и, простите за выражение, оправился. Тем дуэль и кончилась.

Я не припомню подробностей другой дуэли — в Одессе, если не ошибаюсь; все, что я помню, — это то, что его противник не вынес, что Пушкин отпустил его с миром, но это было тоже сделано в его манере: он сунул все еще заряженный пистолет под мышку, отступил назад, повернулся и…

У Пушкина была привычка носить с собой на прогулки тяжелую трость. «Почему вы таскаете такую тяжелую вещь?» — однажды спросил его мой дядя. «Чтобы укрепить руку, — отвечал тот, — она не будет дрожать, если мне придется стрелять».

Старый друг поэта… пришел к Василию Львовичу и застал Пушкина за обедом. И Пушкин, будучи еще в дорожном платье, велел ему передать вызов графу Толстому, знаменитому Американцу, назначив дуэль на следующее утро. К счастью, этого не случилось: графа не было в Москве, а позже противники помирились.

Вот пять шагов еще ступили.
И Ленский, жмуря левый глаз,
Стал также целить

— но как раз Онегин выстрелил… Пробили
Часы урочные: поэт
Роняет молча пистолет.

На грудь кладет тихонько руку

И падает. Туманный взор
Изображает смерть, не муку.
Так медленно по скату гор,
На солнце искрами блистая,
Спадает глыба снеговая.

Человек, «для коего мы молчали»

Сани двинулись в сторону Невы. На Дворцовой набережной они разъехались с другими: Наталья Николаевна с детьми возвращалась домой. Данзас узнал ее и на мгновение поверил в чудо — «но жена Пушкина была близорука; а Пушкин смотрел в другую сторону». «Ты ведь не в крепость меня везешь?» — спросил Пушкин своего друга, когда они ехали по замерзшей реке. Он шутил, но в глубине души боялся, что кто-то или что-то может остановить его. Весь цвет Петербурга, радуясь необычно ясной погоде, воспользовался этим днем для катания на шикарных маленьких санях с гор на островах; и каждый раз, когда им навстречу попадался экипаж, Данзас надеялся, что там будут друзья поэта, кто вдруг заподозрит неладное, увидев, что он покидает город во время заката, и предупредит кого-нибудь, пусть даже полицию. Многие узнавали Пушкина. «Вы опоздали!» — крикнула ему дочь барона Люцероде. «Нет, мадемуазель Августина, не опоздал», — ответил Пушкин. Из других саней его окликнули двое приятелей, князь Владимир Голицын и Александр Головин: «Куда вы собрались в такое время? Все уже возвращаются домой!» Только графиня Воронцова-Дашкова, видевшая сани с Дантесом и д’Аршиаком, направлявшиеся в сторону островов, догадалась, что происходит, — но не знала, «к кому обратиться и что сделать, чтобы остановить эту дуэль». Иосиф Михайлович и Любовь Викентьевна Борх, «непременный секретарь Ордена рогоносцев» и его жена, тоже возвращались домой с Островов. «Voilà deux ménages exemplaires» («Вот две образцовых семьи»), — прокомментировал Пушкин, увидев их. Данзас поглядел удивленно: почему две? — и Пушкин объяснил, что «жена живет с кучером, а муж — с форейтором». Они доехали до Комендантской дачи через сорок минут, приехав на место почти одновременно с Дантесом и д’Аршиаком.