Пуговицы (СИ)

Даже когда в комнату вошла мама и удивлённо застыла в дверях, не зная, как реагировать на наши объятья. Да и откуда ей было знать, если у неё никогда не было дочери-подростка.

Глава 33

Через несколько дней, когда мне уже значительно полегчало, мама разбудила меня в восемь утра. Зажгла свет и первое, что я увидела, разлепив глаза — её чемодан в Кощеевой комнате.

— Ты уезжаешь? — сразу догадалась я, хотя она была не накрашена и в домашнем.

— Машенька, пожалуйста, — она мялась, как ребенок, получивший двойку. — Мне, правда, очень нужно. У меня же там работа и мне бы не хотелось её потерять.

— Я понимаю. Когда самолёт?

— В три часа.

— Ты не предупреждала, что сегодня.

— Я не знала. Вчера поздно вечером письмо пришло, что нужно срочно вернуться.

Но по бегающим глазам было видно, что знала и скорей всего давно.

— А как же я? — спросила я без капли драматизма. Было интересно, что она насочиняет.

Всё то время сколько мама была в Москве, она избегала меня и как будто боялась. Вероятно, полагая, будто я снова стану рыдать и выпрашивать её любовь.

Но я не собиралась. Приступ жалкой детской слабости прошёл. Остался лишь стыд, что я так валялась у неё в ногах.

И пусть маленькая девочка внутри меня по-прежнему любила её, и побежала бы за ней хоть на край света, чувство вины отступило, а вместе с ним новая, взрослая я, как бы горько это ни было, теперь всё понимала.

Просто голубое небо для неё было важнее. Важнее папы, меня, всего, что нас связывало.

Так бывает. Может, этот Люк пришёл и спас маму из разрушающего её мира?

Кому как не мне было такое понимать?

Но я-то всегда думала, что никого не люблю. Значит она тоже нас не любила. А с этим уже ничего не поделаешь.

— Смотри, — мама подошла к моему дивану, но не присела. — Ты тут побудешь немножко одна, хорошо? Хотя бы пару месяцев. Сможешь?

— А что у меня есть варианты?

— Я поговорила с Тамарой Андреевной. Она обещала тебе во всём помогать. Деньги я буду переводить. Папа тоже. Весной сдашь ЕГЭ и… — она замялась. — Если захочешь, сможешь переехать к нам.

— ЕГЭ через шесть месяцев.

— Но ты же согласна, что нужно закончить школу?

— Ты мне сказала тогда, что я разбила тебе сердце и сама во всём виновата. Что я плохая и никого не могу любить. И я поверила. А как по-другому? Ты же была моей мамой, и я во всём тебе верила. Но ты меня обманула. Вот, как сейчас обманываешь. И пусть я, возможно, плохая, но я умею любить, и я ни в чём не виновата. Тебе просто было так легче меня бросить. И я всегда жила с уверенностью в том, что заслужила этот окружающий меня дестрой. А сейчас вижу, что дестрой — это ты и есть.

— Не понимаю, о чём ты, — мама поджала губы и глубоко вдохнула, приготовившись защищаться.

— О том, что можешь не волноваться, я никогда к вам не перееду. Ни через два месяца, ни через шесть. Там, в торговом центре я была не в себе. Думаешь, я не понимаю, почему ты сказала про два месяца? Потому что в феврале мне будет восемнадцать. И ты типа больше не обязана будешь за меня отвечать.

— Летом вступит в силу дедушкино завещание по квартире, ты станешь совершенно самостоятельным человеком и сможешь выстраивать свою жизнь так, как захочется тебе.

Мы разговаривали на разных языках.

— Отлично, — я смотрела на неё прямо, но она предпочитала не смотреть мне в глаза. — Потому что я планирую выстроить свою жизнь так, чтобы бы быть счастливой.

Конечно, когда она уехала, маленькая девочка во мне прорыдала всю ночь, но мы с этим справились. Взрослая я была наконец-то свободна.

Я отпустила маму, а она меня.

Отмечать Новый год Томаш предложил вместе в Питере. Звучало заманчиво и волшебно.

Мы взяли билеты на тридцатое января, а двадцать седьмного он отправил Дашу вместе с Марком и его женой на Мальдивы. Они предлагали ему поехать с ними, но Слава выбрал Питер со мной.

В этот день я не трогала его. Не звонила и почти не писала, поняв по коротким ответам, что он не настроен общаться.

Но двадцать восьмого, когда в школе проходил праздничный концерт, и Слава должен был его вести, он не пришёл. А из всех моих сообщений ответил только на одно, написав: «Я тебе позвоню завтра».

Всё это было очень странно и не похоже на Томаша. Так что вместо концерта я отправилась прямиком к нему домой.

Было уже два часа дня, но он открыл мне раздетый, в трусах, только вскочив с кровати.

Повсюду царил разгром и бардак, как бывало у нас с Кощеем во времена противостояния. Даже в «маминой спальне» всё было перевернуто вверх тормашками, а в раковине на кухне скопилась гора посуды.

— Ты чего это? — пока он натягивал штаны и пытался пригладить перед зеркалом волосы, я обошла квартиру. — Заболел?

— Да, наверное, — он неуверенно опустил глаза. — Плохо себя чувствую.

— Температура? — я потрогала его лоб, но он был совершенно холодный. — Что у тебя болит?

— Не важно, — он отмахнулся. — Просто плохо и всё.

— Это из-за Даши? — догадалась я. — Переживаешь?

— Просто нужно как-то свыкнуться с тем, что её нет и больше не будет, — сказал он так, словно речь шла о покойнике.

— Как это не будет? Прекрати! Она просто переехала вот и всё.