— А тебе больше не нужна машинка! Ты сможешь учиться на швею или даже поехать поступать в Петрозаводск. Ты свободна, Надюша! Рабство закончилось!
— Как это закончилось? А кто будет шить бельё для Марата?
— Да пусть сам и шьёт, если ему надо! — засмеялась Любаша.
Последний раз Надя видела её такой весёлой в далёком детстве. Когда был жив папа.
— Что случилось, пока меня не было? — спросила Надя и присела за стол.
Улыбка слетела с лица Любаши:
— Ты знаешь, кто отец моего ребёнка?
Надя не стала врать:
— Недавно узнала. Если бы узнала раньше, то зарезала бы его сонного ночью.
Любаша махнула рукой, словно не хотела разговаривать о горьком прошлом:
— Так вот, две недели назад он примчался весь взмыленный и перепуганный. На него наехала какая-то контора — то ли юристы, то ли бандиты, то ли областная прокуратура. Короче, кто-то серьёзный. Они раскопали на него кучу компромата и пообещали посадить на пятнадцать лет, если он не оставит меня в покое.
— Юристы? — тихо повторила Надя. — А откуда они узнали про Маратика?
Любаша пожала плечами:
— Понятия не имею. Да какая разница, главное — он от меня отстал! А самое лучшее знаешь что?
— Что?
— Эти люди заставили Маратика платить мне алименты до восемнадцатилетия ребёнка! По тридцать тысяч каждый месяц! И запретили общаться с ребёнком без моего разрешения. Я о таком счастье даже не мечтала! Я как услышала об этом, так сразу швырнула в него швейную машинку — всё равно она раздолбанная была. И ткань эту вонючую! И его мерзкое золотишко, которым он надеялся меня задобрить!
— Но кто же эти люди… — размышляла Надя. — Он не сказал? У него нет никаких догадок?
Она знала только одного человека, который мог догадаться о том, какие отношения связывали Любашу и Марата, и который имел возможность посадить извращенца на пятнадцать лет. Две недели назад он скрылся из Москвы в неизвестном направлении — и не исключено, что отправился прямиком в Коробельцы. Но зачем? Помочь незнакомой девушке? Такой бескорыстный и благородный поступок не укладывался в голове.
— Марат считает, что перешёл дорогу другим производителям постельного белья.
— А не надо было так сильно демпинговать, — с умным видом вставила мама.
Кажется, потеря дружка её не расстроила.
— Короче, это передел рынка пододеяльников! — заключила Любаша. — А у тебя какие новости? Как поживают наши московские родственники? Почему ты не позвонила? Мы бы тебя встретили.
— У меня? — переспросила Надя, собираясь с духом. Выпалила: — Тётя Поля хотела забрать у меня матку, чтобы родить мужу ребёнка, но у неё ничего не получилось. Оказалось, что я беременна, и врачи не смогли провести трансплантацию. Мы устроили в больнице драку, а потом я уехала на вокзал.
— Что? Не верю! — воскликнула мама. — Полька не могла так поступить с родной племянницей!
— Ещё как могла. Она крутила роман с нашим папой и родила от него Рафаэля. Он — наш единокровный брат!
Надя не планировала выкладывать правду, та сама из неё вырвалась. Мама крякнула и захлопала глазами, а Любаша спросила о самом главном:
— А от кого ты беременна?
— Неважно, — ответила Надя, — он меня бросил. Перевёл, правда, на карточку несколько миллионов, но я её выбросила. Сама рожу и сама воспитаю.
— Миллио-о-онов?! — у мамы от удивления округлились глаза.
А Любаша вновь задала правильный вопрос:
— Ты его любишь?
— Люблю. Но это пройдёт. — Надя не выдержала и заревела: — Пройдёт же, правда? Это же не будет длиться всю жизнь?..
Любаша подошла, и неловко, боком, обняла Надю.
— Чш-ш, я о тебе позабочусь, я же твоя старшая сестра. Хочешь клубники?
Глава 45. Не жалею
Очень скоро Надя успокоилась. Московские воспоминания — и страшные, и горькие, и сладкие, и постыдные — отступили под натиском повседневных хлопот. Любаша купила в рассрочку швейную машинку и подарила её Наде. Та маялась от безделья, не зная, куда приложить руки, и до слёз обрадовалась подарку.
— Спасибо! Я помогу тебе выплачивать кредит!
— Не вздумай! — отрезала Любаша. — Я твоя старшая сестра! Могу я хоть раз в жизни сделать тебе нормальный подарок?
— Ладно, тогда я нашью пеленок и распашонок для твоего малыша! И конверт на выписку. И тебе халатик для роддома.