Пуговка

А помнишь, как мы с тобой считали секунды возле разрушенной мельницы, как мы сжались в предвкушении, думая о том, кто сейчас оттуда может выйти, держали на готове осколки кирпичей, но оттуда выбежал Тобик и завилял хвостом, словно убеждая, что все в порядке и можно идти, ты зашла первой и рухнула в деревянный погреб и только через десять минут из глубины послышался твой жалобный вопль, а Тобик всматривался в темноту, но прыгнуть так и не решился, там журчала вода и, кажется, были слышны крики журавлей?

А помнишь, как мы с тобой пошли кататься на автобусах, а потом бросали камни им во след, нужно было бросить как можно ближе и ты попала в колесо, автобус остановился, вышел сердитый дядька, дыхнул перегаром, достал из кармана тяжелую руку и оттягал меня за ухо, слезы брызнули из глаз, но сказать ничего было нельзя, он недовольно ругнулся, залез в кабину, закрыл сжатым воздухом дверь, и автобус укатил, оставив нас стоящими в одиночестве и растерянности посреди пустынной пригородной гравейки?

А помнишь ли, помнишь селенную суть исмаила, когда пушки с восторженным пылом данайцев подносят рифленую майю войны, когда свет, обостренно несчастлив, сордел ленным миром, тайно тщась и желая тюрьмы и, весною набитой, сумы? Посмотри же вокруг, о созданье могучего стикса, сколь же странен мотив – мотивация жгучего ра, сколь же скуден изруб: искушенье, истома, игра – все обман, лишь с тобой нам дано возвратиться. От того ли, скажи, от того ли мы так странно уклончивы, в вечности пряча слова, словно ромул в преамбуле, поющий элегии боли и горящий к репризе; где ж она, кронос? Где она? Лишь алькор с горизонта смеется – пересмешник – ему и воздастся, пусть сейчас он в крещендо купается, искрит ля мажором; все истухнет, исчезнет, сомкнется, как уставшая суть (эк)клезиаста, как любовь, утонченно блаженна, предается в антракте хардкору.