Пулемет для витязя

Судорожно вдохнув и выдохнув, он подтянулся на руках, чувствуя, что еще немного, и его опора вот-вот таковою быть перестанет. И очень сильно надеясь, что в светлице, под которой он сейчас болтается, никого нет. В противном случае любая баба могла безбоязненно сковырнуть его ухватом или даже веником.

Нужное окно было поверхом выше. Усевшись на край подоконника и изо всех сил стараясь не глядеть при этом вниз, Тверд напоследок бросил настороженный взор на подворье. Там по-прежнему царили суматоха, паника и неразбериха. Убедившись, что и сейчас его вряд ли кто видит, он бросил тело вверх.

Пальцы, будь они неладны, снова зацепились за резную и совершенно ненадежную красоту наличника. Впрочем, было бы хуже, цапни они вместо того пустоту…

Привычными уже движениями вытянув тело на подоконник, он осторожно заглянул внутрь.

На столе чадит лучина, у двери, подвешенная к крюку на потолке, горит масляная лампа. И вроде бы никого.

Поднатужившись в последний раз, он забрался в окно, затравленно огляделся и спрыгнул на пол. Стук сапог заглушил вдаривший снаружи раскатистый грохот грома. Словно от испуга колыхнулись спадавшие с самого потолка и, должно быть, прикрывавшие чье-то ложе нарядные ткани балдахина. Огонь лучины боязливо затрепетал.

И все.

Странно. Хват-то говорил, что ключница будет ждать его здесь. А когда все утихомирится, отведет его к…

– Добрыня?

Звук знакомого голоса едва не опрокинул его, отправив обратно в распахнутое окно.

Она стояла всего в паре саженей от него, прикрываясь этим самым балдахином. В зеленых глазах плескался не то испуг, не то удивление. Но уж точно не радость от встречи с желанным сердцу героем.

– Ждана? – наконец-то совладав с голосом, просипел он.

* * *

Тверд достаточно пожил на свете, а повидал так даже сверх того, что называется достаточно, чтобы уяснить для себя одну простую истину – судьба любит время от времени подкинуть в щи навозу. И если где-то глубоко внутри он, вернувшись на родную сторону, желал этой встречи, то уж, конечно, совсем не так ее представлял. Причем и встречу, и саму Ждану.

Она изменилась. В первую очередь глаза. Теперь в них не кружила легким пухом лебединая нежность. А читался вопрос, причем не из самых добрых.

– Что ты тут делаешь? – лишь этот дурацкий вопрос и пришел ему на ум.

– Что я тут делаю? – от удивления она едва не всплеснула руками, отчего занавесь балдахина наверняка скользнула бы в сторону. Хотя и без того он успел отметить, что тонкий девичий стан за эти годы по-бабьи отяжелел. – Что я тут делаю? Это вообще-то моя почивальня! Какого лешего ты сюда залез?!

Ему сразу вспомнилось восстание константинопольского плебса, едва не перехлестнувшее через могучие стены дворца базилевса. Усмирить его удалось только этерии, которая вышла навстречу морю восставших плебеев и рабов. Они подозревали, конечно, что смута эта полыхнула не просто так, но когда в тыл выстроившейся в боевой порядок гвардейской фаланге вдруг выскочил большой кавалерийский отряд, в том пропали последние сомнения. Так вот. Тогда, оказавшись в окружении многократно превосходящих сил противника, он остался далек от того, чтобы запаниковать.

А сейчас – запаниковал.

– Но… – в горле застрял комок, ладони мгновенно взмокли. – Я думал… Мой человек… В общем, он сказал, что ты меня вызвала к себе. Через ключницу. – Тверд поймал себя на мысли, что лепечет он, будто несмышленыш, оправдывающийся перед строгой мамкой. – Я вообще-то думал, что лезу в ее окно.

За этим самым окном снова громыхнуло. И тут же в спину ударила волна прохлады: черные громады туч разродились-таки ливнем. Крупные капли задорно забарабанили по подоконнику, с которого он только что спрыгнул в боярскую, выходит, опочивальню. И все равно звуки Перунова веселья не заглушили возню и толкотню, не прекращающуюся во дворе.

– Маланья! – вдруг властно крикнула боярыня.

Тверд похолодел. Но, с другой стороны, не нападать же на баб! Он метнулся в темный угол, который не просматривался бы человеком, вошедшим в двери. Боги ведают, за каким лешим он это вычудил. Наверное, боевые привычки взяли свое.

В светелку тут же впорхнула молодая девчушка. К нему она стояла спиной, потому видел он только голубой сарафан, да длинную темную косу ниже пояса.

– Поди узнай, что там внизу творится, – не терпящим возражений жестом царственно взмахнула рукой боярыня. Девка тут же упорхнула восвояси.

Только после этого Ждана вновь перевела колючий свой взгляд на ночного пришельца.

– Не позабыл, значит, – в легкой улыбке боярыни теперь была светлая грусть. – Отвернись, охайник. Неча на замужнюю бабу зенки таращить.

Тверд повиновался с расторопностью, которой в первые годы службы от него долго не мог добиться его кентарх. Светлый путь старику за Камень. Легкий шелест за спиной сменился шорохом шагов.

– Ну что ж, садись, коль пришел. Теперь нас никто не подслушает. Рассказывай.