Пулеметчик

Утром на центральной почте Лиона я получил телеграмму до востребования “предъявителю банкноты в пять франков с номером 927D619” с указаниями о встрече в Гамбурге. Еще была телеграмма мне лично, в которой отправитель просил заехать “к нашему французскому другу в Баден, живущему по тому же адресу”. В дорогу мы двинулись разными путями — Егор через Париж и Брюссель, я же вдоль Рейна и далее на Бремен.

* * *

Баден покамест не имел двойного наименования и при необходимости отличить его от прочих Баденов добавляли “который в Бадене”, имея в виду одноименное герцогство. Курортный городок невдалеке от Рейна, за которым лежал оттяпаный у французов Эльзас, населения на глаз тысяч двадцать, обстоятельная германская архитектура, павильоны термальных источников, пансионаты и санатории на любой вкус и частные виллы самых богатых курортников. И очень много, по сравнению с другими городами, русских — чем-то это место нашей элите и писателям полюбилось, ездить сюда считалось престижно. От вокзала до главной почты буквально под стенами Нового замка (ну как нового… лет пятьсот ему было точно) я добрался после неспешной часовой прогулки, предъявил всю ту же пятифранковую купюру, удостоился не слишком приветливого взгляда и явно дежурной улыбки почтового служащего — видимо, французов тут не жаловали — и получил письмо и телеграмму.

Савинков просил наведаться в один из санаториев и забрать там для перевозки в Гамбург небольшую посылку.

Хм. Вообще-то мы старались как можно реже использовать личные контакты, тем более было неправильно поручать такое дело жившему легальной жизнью человеку, а посылку можно было отправить и по почте, но в телеграмме присутствовал код “непременно” и я двинулся по улочкам Бадена искать санаторий доктора Штакеншнейдера.

По указанному адресу за невысоким каменным заборчиком в пол человеческих роста, кое-где увитого лозой, быстро нашлась солидное здание с просторной застекленной верандой. Вокруг, в ухоженном саду с оранжерей гуляли, сидели в шезлонгах или передвигались на колясках в сопровождении санитаров или родственников пациенты. Я прошел в дом и передал фройляйн в униформе медсестры просьбу увидеть семейство Желябужских (вот будет номер, если это Мария Андреева, Желябужская по мужу) вместе с нашей “опознавательной” визиткой. Пока ждал, поставил саквояж на подоконник, разглядывал сад и соображал, можно ли каким-то образом усилить защиту таких карточек — они были на разные фамилии, но непременно вроде Кузнецов, Смит, Коваль, Эрреро, Голдшмидт и тому подобные, в адресе обязательно должны быть некая улица с цветочным мотивом и цифра “5”. Пользовался им только ограниченный круг надежных и неоднократно проверенных лиц, но все равно набор признаков приходилось время от времени менять, вот я и думал, что еще можно воткнуть на такую карточку, на нынешних-то пока и телефонов не было, а многие вообще ограничивались только именем и фамилией.

— Добрый день, чему обязаны? — раздался за спиной женский голос, от которого у меня пошли мурашки по всему телу. И я обернулся, уже зная, кого увижу.

Наташа вспыхнула и отстраненно выставила было вперед ладонь, но прервала жест на середине, а у меня в горле застряли слова пароля. В опустевшей вмиг голове крутилось только негодование в адрес Савинкова — вот же черт заботливый, устроил встречу!

Так мы и стояли несколько секунд, пока я не шагнул вперед и не взял ее за руки.

— Здравствуй, Наташа.

— Зачем… зачем вы…

— Здесь красивая местность, — произнес я слова пароля, стараясь, чтобы голос не дрогнул. Ее голубые глаза раскрылись еще шире и после паузы она выдохнула отзыв…

— Господи, Михаил Дмитриевич, вы от Крамера…

Я чуть было не распустил павлиний хвост и не брякнул “Нет, это Крамер от меня”, но вовремя прикусил язык и просто кивнул.

Да, за лето Гермиона сильно изменилась. Из девчонки восемнадцати лет Наташа расцвела в роскошную молодую женщину с ярко-голубыми глазами, пухлыми губами и умопомрачительной фигурой — готов биться об заклад, что она, как и многие протофеменистки, не носит корсет.

Стоп, стоп, нельзя, не думать, не думать о ней в нижнем белье, сносит крышу, думай о чем угодно, хоть о белой обезьяне, но только не об этом!