Пули, кровь и блондинки. История нуара

Причем Эвелин по меньшей мере дважды «втыкает шпильку» в Джейка, ставя его на место. Первый раз героиня «обливает» Джейка холодным презрением в связи с тем, что он содействовал публикации компрометирующих фотографий ее супруга. Она открыто его высмеивает, преподнося как никудышного детектива, который даже не в состоянии проверить свои источники информации. Под конец сцены на ее лице появляется обманчивая улыбка, Джейк ошибочно принимает это за хороший знак и тут же второй раз оказывается в дураках. Он говорит: «Подождите минуточку, миссис Малрей. Это явно какое-то недоразумение. Нет смысла себя вести столь жестко». А в ответ слышит: «Я ни с кем не веду себя жестко… Это делает мой адвокат». Гиттес явно больше не контролирует ситуацию, он растерян, неприличный анекдот вышел ему боком. Таким образом казавшийся незначительным курьез демонстрирует эгоистическую, самовлюбленную натуру Джейка Гиттеса, в которой кроется саморазрушительный, почти суицидальный потенциал.

Через стилистические особенности Роман Полански открывает зрителю пространство, которого не было в оригинальном сценарии. Он пытается показать противостояние внутри нуара между его визуальными аспектами и повествовательными моментами. Шутка про китайца как бы отсылает зрителя к китайскому кварталу, которого он никогда не видел.

В непристойном анекдоте чувствуется подавленная ярость, адресуемая именно к этому месту. В Джейке бурлит желание отомстить. Не случайно он взрывается в парикмахерской, нападая на незнакомого человека, который вполголоса что-то произнес о «дураках». Этот человек невидим, как и китайский квартал. Стоя спиной к дверям, Джейк также не видит в своем офисе и Эвелин Малрей, которая тоже ему угрожает.

Иногда даже частного детектива оставляет чувство юмора.

Кадр из фильма «Детективная история»(1951)

Полански пытается уделять большое внимание пространству, не привязывая его к структуре фильма; он стремится к большему, нежели просто драматический эффект. Через стилистику, присущую нуару, режиссер создает пространственный промежуток, как бы связывающий между собой видимые и незримые действия. В итоге все кинополотно складывается из множества «отсутствий»: пустой стул, с которого ушла секретарша, очки, извлеченные из пруда с большим запозданием, страшнейшая засуха, посреди которой «тонут» несколько человек.

Или другой пример манипулирования пространством — незабываемая сцена, в которой Джейк Гиттес подвергается нападению «человека с ножом» — его в фильме сыграл сам Роман Полански. Как и во всей кинокартине, у этой сцены есть как повествовательная, так и визуальная сторона, строящаяся на ряде эффектов. В этой сцене сомнительные остроты взаимосвязаны с визуальными элементами, будучи призванными вызвать у зрителя ощущение паники, типичного для нуара клаустрофобного страха и боли. Невысокого роста гангстер в светлом костюме и белой шляпе с циничным юморком потешается над частным детективом, которому чуть было не отрезал нос. «Проныра, ты знаешь, что происходит с не в меру любопытными парнями? Ах, нет? Хочешь узнать? Они лишаются своих носов». На визуальном уровне сцена является типичной западней, причем Гиттес заманил в нее себя сам. На протяжении всей ленты он оказывается в «ловушках», куда попадет по собственной же вине. В сцене с ножом он втиснут в крошечное пространство между громилой Клодом Мелвихиллом, над которым он еще недавно потешался («Мелвихилл, зачем тебе вода? Ты ведь не пьешь и не моешься? Как ты узнал, что у тебя ее отключили? Для этого же надо уметь читать»), и забором, ворота которого стянуты мощной цепью.

Сугубо внешняя сторона провокационной сцены усилена за счет качества мрачного юмора. Во-первых, герою Николсона чуть не отрезают нос, как бы намекая, что он сует его не в свое дело («любопытной Варваре на базаре нос оторвали»). Во-вторых, бо́льшую часть фильма он ходит с повязкой на носу, напоминая жертву пластической операции, что может быть намеком на его самовлюбленность. В-третьих, «человек с ножом» (Роман Полански) издевательским тоном задает Гиттесу массу вопросов, на которые они оба знают ответы. В обычной ситуации Гиттес наверняка бы прибег к своему остроумию, однако в сложившейся ситуации его чувство юмора «трусливо» испарилось. Меняется и сама структура шутки-анекдота, которая предполагает наличие трех человек: того, кто шутит («творец шутки»), про кого шутят («объект шутки») и для кого шутят, то есть третий человек, получающий удовольствие от анекдота, поскольку именно для него эта шутка и предназначалась, — кто-то, кто подтверждает эффект остроумия. Изюминка ситуации заключается в том, что Гиттес одновременно является «вторым» и «третьим» лицом в структуре анекдота.