Пуля без комментариев

«Придется мне колоться до конца, – обреченно подумал Козодоев. – У этого следователя бульдожья хватка. Вцепился так, что не отпустит, а у меня часы текут, срок к концу подходит. Ничего не попишешь, дорогая мамочка! Придется и тебе пострадать за общее дело».

– В Ленинграде по ночам разводят мосты, чтобы под ними могли пройти пароходы, – неохотно проговорил Сергей. – Вот они-то, эти проклятые мосты, искалечили мне всю жизнь, на нары меня загнали! – Козодоев замолчал, посмотрел на следователя, потом на адвоката.

Ни Воронов, ни Черемных не выказали ни малейшего удивления таким странным началом.

– Как-то мне в руки попала открытка с фотографией разведенного моста. Текст открытки был такой: «Любимый! Сейчас мы с тобой разведены так же, как эти мосты, но скоро соединимся». Эту открытку написала моя мать своему любовнику Бурлакову. Рассказывать, как эта открытка оказалась у меня? В начале восьмидесятых годов у молодежи была популярна игра в забывчивого почтальона.

Воронов улыбнулся и одобрительно кивнул. Дескать, да, было такое дело. Шкодила молодежь по подъездам.

Сергей, ободренный его пониманием, стал подробно рассказывать, как он и Фриц-младший украли почту в доме Бурлакова, а потом читали письма в подъезде.

– Эта проклятая открытка жгла мне руки! – произнес Сергей. – Мне казалось, что если кто-то из дружков узнает, что у моей матери есть любовник, то я буду навеки опозорен.

Козодоев говорил сбивчиво, периодически повторялся, иногда вспоминал излишние подробности, но ни следователь, ни адвокат не перебивали его. Часам к трем дня допрос был окончен.

– Теперь вы отпустите меня домой? – спросил Сергей.

Воронов посмотрел на часы и ответил:

– Нет! Придется вам потерпеть до завтра.

– А как же наши договоренности? – возмутился Козодоев. – Как же ваше слово?

– Ничего не отменяется! – осадил его следователь. – Завтра съездим на выводку, вернемся в ИВС, и я вынесу постановление об освобождении.

– Что такое выводка? – спросил Сергей.

– Разновидность проверки показаний, – объяснил адвокат. – Вам будет необходимо в присутствии понятых показать последовательность ваших действий на месте происшествия. Виктор Александрович, как я понял, на санкцию мы завтра не поедем?

– Зачем? – Воронов пожал плечами. – Я и без прокурора могу изменить меру пресечения.

– Завтра так завтра, – неохотно согласился Козодоев.

Следователь сложил документы в папку и вышел, оставил за собой открытую дверь.

Сергей и адвокат остались вдвоем.

– Как там отец? – спросил Козодоев.

– Нормально, велел вам держаться.

– Владимир Иосифович, я понимаю, что мой отец – заказчик, он потребует отчета о сегодняшнем допросе. Но вы проявите такт и промолчите о причинах, заставивших меня залезть в квартиру Бурлакова. Про мать ничего не рассказывайте. Когда я выйду, сам объясню, как дело было. Вас я попрошу ограничиться общими фразами: «Признался, завтра выйдет».

– Вообще-то я не обязан отчитываться перед нанимателем о ходе следственных действий. Я ведь защищаю вас, а не Владимира Семеновича. Я постараюсь сегодня не встречаться с вашим отцом, а там…

Откуда-то со стороны канцелярии донесся голос следователя:

– Да мне плевать, что у тебя больничная палата занята! Выгони своего хворого в общую камеру, а моего туда помести. До завтрашнего утра Козодоев должен быть изолирован от любого общения.

Минут через десять за Сергеем пришел конвоир.

– Пошли, злодей! – весело сказал он. – Что такого ты натворил, что сам Живко за тебя позвонил?

– Хотел губернатора зарезать, да не успел, охранники скрутили.

– В другой раз расторопнее будь! – оценил юмор милиционер. – Губернаторы, они такие, только ножичек достанешь, а он уже убежал. Сигареты есть?

Сергей со вздохом достал пачку «Кэмела».

Конвоир взял одну сигарету, вернул пачку назад.

– Окурки не разбрасывай, а то утром заставим порядок в камере наводить, – пригрозил он. – Заходи!

Новая камера была одноместной. В ней вместо сцены у стены стоял топчан.

«Да здесь как в раю! – оценил это место Сергей. – Высплюсь хоть за ночь, а то вчера ни на минуту глаз не сомкнул».

Вечером Козодоеву дали ужин: тарелку горячего куриного супа, полбулки белого хлеба, стакан чая, два кусочка сахара-рафинада.

«Это больничный паек, – догадался Козодоев. – В общей камере на ужин дают только черный хлеб и чай. А здесь суп!»

Сергей никогда не любил супы, даже в армии ел их неохотно, но в этот раз выхлебал все до последней капли и, пользуясь тем, что его никто не видит, выскреб дно тарелки кусочком хлеба.

«Интересно, чем они Герду кормят? – подумал он. – Из дома, поди, кости приносят. Или для нее специальный паек предусмотрен? Спрашивается, куда из моего супа все мясо делось? Сами съели или собаке отдали? Где куриные ноги, вот в чем вопрос!»