Пуля для депутата

Галина не стала комментировать последние его слова. Что-то тут было не так. Она наслушалась достаточно о бензиновой мафии в Питере — все газеты периодически мусолили эту тему. Потом, как по команде, замолкали. А спустя некоторое время начинали вновь. Судя по всему, очень большие люди стояли за топливными проблемами северной столицы. И, несмотря на быстро впитываемую информацию (этот богатый офис, сверхдорогая аппаратура), Ипатьева никак не могла ассоциировать ни Комарова, ни мужиков, сидевших в пивном шалмане, с этой самой могущественной бензиновой мафией. Хотя — опять же, Понизовский…

— А есть где мы будем? — спросила она, чтобы сменить тему.

К вопросу о деятельности Комара она намеревалась еще вернуться. Тем более что доллары, лежавшие в сумочке, настраивали на разговор о делах, долгий и серьезный. Сейчас, второпях, незачем было говорить о важных вещах.

— A у нас тут ресторан свой. Думаю, один из лучших в городе. Конкретно говорю.

— Отлично! А психи ваши тоже там кушают?

— Кое-кто. Не все, — серьезно ответил Комаров. — Далеко не все.

Они пошли по коридору — Комаров сказал, что надо будет спуститься на нижний этаж. Но, не доходя до узенькой лестницы, он остановился перед последней дверью.

— Подожди-ка секундочку. Это мой кабинет. Мне тут надо кое-что… — Он повернул ключ в замке и открыл дверь. — Зайди, посмотри, как я тут устроился.

Ипатьева послушно шагнула в помещение. Комаров пропустил ее вперед; она услышала за своей спиной тихий щелчок запираемого замка и тут же почувствовала, как руки ее провожатого легли ей на плечи.

— Гена… — выдохнула она, вдруг осознав, что означали слова «потерять дар речи». — Гена, ты что?..

Галине сотни раз клали руки на плечи, и десятки раз это происходило именно так, сзади: притягивая ее спиной к себе, мужчины начинали свои игры. Но никогда она не испытывала ничего похожего на то, что с ней творилось сейчас.

Журналистка подалась назад, прильнув к теплой груди Комара, позволив ему сдвинуть ладони с плеч на грудь, сама же опустила руки, завела их назад и впилась ногтями в его бедра.

Комаров не стал медлить и разыгрывать длинные любовные сцены. Он шагнул назад, освобождая пространство для действия, и в два рывка сорвал с Ипатьевой тонкую кожаную куртку. Она не успела даже повернуться к нему, как уже была вынуждена вскинуть руки над головой — Комар стащил с нее свитер, отбросил в сторону и снова схватил Галину за грудь, притягивая к себе: на тот раз для того, чтобы, по-прежнему оставаясь сзади, расстегнуть молнию на ее кожаных джинсах.

Комар быстро расстегнул молнию и, схватившись за пояс джинсов, резко дернул их вниз, спустив джинсы до колен вместе с трусиками. Теперь Ипатьева была связана собственной одеждой и не могла сделать ни шагу без помощи Комара.

Он толкнул ее вперед, к письменному столу, и Галина обязательно упала бы, если бы Комар не придержал ее сзади, одним прыжком вновь приблизившись к ней и обхватив за талию.

Она легла грудью на стол. Вздрогнула, соприкоснувшись с холодной поверхностью. Но спустя мгновение все ее тело наполнилось теплом, исходящим от Комара, который как-то легко (видимо, она была уже полностью готова его принять, и он правильно понял, что не нужны никакие прелюдии), очень легко ввел в нее свой горячий и, как ей показалось, бесконечно длинный член и ритмично задвигался то прижимаясь к ее бедрам, то снова отстраняясь. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, словно с силой вбивая в нее свою плоть…

Перед глазами у Ипатьевой почему-то стояла сцена в давешнем пивном шалмане: волны наслаждения, посылаемые Комаром, достигали своей верхней точки тогда, когда Галина ярко представляла себе, как он бьет короткой дубинкой в бледное лицо своего врага, как он просто размазывает, стирает в порошок пятерку крепких мужиков — практически одними словами… Ну, конечно, если не считать Колиного автомата. Но не до Коли было сейчас Ипатьевой.

Ни один мужчина до этого не мог доставить ей подобного наслаждения — ни в роскошных подмосковных особняках, ни в квартирах, стоимость которых зашкаливала за полмиллиона «зеленых», на роскошных, немыслимой ширины кроватях. Именно здесь, лежа грудью на письменном столе, Галина впервые в жизни поняла, что такое настоящее удовольствие от… От общения с мужчиной.

Уже через несколько минут она перестала думать и о «Коломне», и о бандитах, перестала вспоминать своих московских мужиков, когда-то давно, в другой жизни, суетливо елозивших по ней и долбивших ее нутро своими одинаковыми отростками. Даже лицо Комарова она не вспоминала и не видела: сознание Ипатьевой полностью растворилось в огненном протуберанце оргазма — и она задвигалась, заставляя Комара убыстрять и без того бешеный темп…

Неожиданно очнувшись, Галина обнаружила, что она стоит на коленях перед Комаром, бедра которого продолжали двигаться. Только теперь его член был уже у Ипатьевой во рту.

«Надо же! — думала она, не переставая при этом сладострастно постанывать и слыша эти свои стоны как бы со стороны. — Надо же, как он меня… Завел… Чуть сознания не лишилась!».