Пуля для главы

Окончательно струхнув, охранники поняли – сегодня не их день. Лучше подчиниться этим суровым людям, чем получить лишнюю дыру в голове. Почти одновременно в дальний угол со стуком полетели четыре пистолета, а их недавние обладатели неохотно растянулись в ряд на полу. Лев убрал пистолет от головы Шалопаева и толчком заставил его сесть на свободный стул. Вошедший в кабинет Стас Крячко в своей знаменитой кожанке смотрелся весьма эффектно. Окинув любопытствующим взглядом всхлипывающую секретаршу, у которой выступила на губах кровь, он с грубоватым сочувствием поинтересовался:

– Кто тебя бил? Этот, что ли? – и ткнул пальцем в сторону Сыча.

Интонация его голоса была чрезвычайно многообещающей, словно он горел желанием стереть Шалопаева в порошок.

– Если я задержан, значит, задержан! – испуганно поспешил уведомить тот, порываясь вскочить на ноги. – Бить не имеете права!

– Да, к сожалению, не имею, а то раздавил бы как слизняка. Ну ничего, я сделаю все, чтобы ты не скучал в СИЗО. – Станислав свирепо усмехнулся. – Ой, не заскучаешь!..

– Зря вы все это устроили… – Тяжело дыша, Шалопаев поправил ворот пиджака. – Даже если вы меня и засадите в СИЗО, сегодня же я буду на свободе, а вам придется писать объяснительные. Сильно об этом пожалеете!

– Смотря в каком СИЗО ты окажешься! – язвительно парировал Крячко. – Из того, куда мы тебя отвезем, тебя уже никакие покровители не вытащат. И выйдешь ты на свободу в лучшем случае лет через двадцать. Если только выйдешь вообще.

Позеленев, Сыч на сей раз не нашелся что ответить.

– А я могу написать заявление? – подрагивающим голосом неожиданно спросила секретарша. – Я хочу заявить о том, что этот скот изнасиловал меня, когда мне было семнадцать. Пусть сгниет в тюрьме, урод!

При ее последних словах дрябловатые щеки Сыча позеленели, и он, скрипнув зубами, ссутулился, низко свесив голову.

– Ну, конечно, можете! – ободряюще улыбнулся Лев. – Пишите и не бойтесь. Сюда он уже не вернется. Мы сейчас все вместе поедем в Сорокино и в присутствии понятых произведем раскопки в силосной траншее, где год назад заживо были похоронены два человека. Ну, на ветеринара, я понимаю, ты был зол, поэтому его убил. Что ж шофера не пощадил, мразь? Его-то за что?

Услышав про предстоящие раскопки силосной траншеи, Шалопаев окончательно скис. Поняв, что это и в самом деле конец, он с ненавистью взглянул на Зебалева и зло прошипел:

– Сдал, с-сука?!

– Интересно, а куда ветеринарский «уазик» дели? – спросил Станислав. – На металлобазу, что ль, в утиль сдали?

– Утопили в Волге… – пробурчал Сыч.

Заглушая его слова, с улицы донесся громкий сигнал автомобиля. Выглянув в окно, Гуров увидел спецфургон для перевозки задержанных и капитана Реонкина, который в сопровождении нескольких оперов, вооруженных автоматами, направлялся к конторе.

– Ну вот и «карета» прибыла, – объявил он с ироничной торжественностью. – И будет как в той песне – в далекий путь на долгие года!..

Этот день оказался запредельно долгим и весьма насыщенным раскаленными эмоциями. Для не слишком многочисленного населения Сорокина происходившее на территории кормовой базы хозяйства было чем-то сродни катаклизму местного масштаба. Вернее, революции. Им всегда казалось, что уже лет двадцать подряд правивший этой территорией наивсевластнейший владыка вечен и несокрушим, неподвластен ни времени, ни официальным законам. Многие из сорокинцев и родились, и выросли под властью этого уездного деспота и тирана, воспринимая его владычество как нечто должное и неизменяемое. Власть Шалопаева для них была некой жизненной константой, наподобие закона всемирного тяготения и смены времени суток.

И вдруг эта скала, эта несокрушимая твердыня оказалась низложенной и повергнутой… С любопытством и затаенным злорадством собравшиеся наблюдали за своим еще вчера – царем и богом, который, внезапно сникнув и измельчав, стоял в наручниках. Наблюдали за тем, как грейферный погрузчик вгрызается в дымящиеся парами органических кислот зеленоватые пласты силоса, разнося на всю округу запах моченых яблок.

Стоявший неподалеку от Сыча его главный цербер и держиморда Зебалев, которого порой боялись даже больше, чем самого босса, теперь выглядел потерянным, понурым и жалким.

Прошло около получаса. Погрузчик, урча мотором и выбрасывая из выхлопной трубы фонтаны синего дизельного дыма, продолжал хватать своими когтями слежавшийся силос и, развернувшись влево, швырять его в выросший за это время приличной величины курган.

Сквозь рев мотора Гуров неожиданно услышал звонок своего телефона. Незнакомый сытый баритон барственно поинтересовался:

– Это полковник Гуров?

– Гуров, Гуров. – Сразу поняв, откуда подул ветер, Лев говорил с суховатой иронией, без намека на какой-либо пиетет. – А кому, простите, я, собственно говоря, понадобился?