Пуля для тантриста. Экстремальный роман

В это время Валентина, или просто Валюха, сидела в своем номере в глубокой депрессии. И перебирала в памяти всю свою жизнь. Где-то она допустила ошибку, за которую теперь страдает. Где? Может, когда перебралась из деревни в Москву и узнала Солнышкина? Сначала не обращала никакого внимания, неинтересен был, безработный алкаш, хоть и москвич. Московская прописка – это дело, но коммуналка ее не очень-то прельщала. Искала лучший вариант, тусовалась где попало, а попало – к художникам и странным людям. Самым странным оказался Леня Солнышкин, такой финт сделал! Из безалаберного придурка с бредовыми фантазиями превратился вдруг в иностранца, бразильского подданного, причем с деньгами. И Валентина согласилась… Может, не надо было? Ничего не надо? Остаться в своей Лосевке, в своем родном селе с рублеными избами, крашеными в желтые, синие и зеленые цвета, с шиферными крышами. Тут Валя увидела себя и свою прошлую сельскую жизнь как бы со стороны. Вспомнила тот год, когда умер с перепою муж Витька. Самогоном отравился.

Валя Лосева жила в том доме, который однажды был синим, но в то лето у нее корова сгорела - в лесу пожар был. После этого несчастья она перекрасила его в желтый. Сама она была невысокая, жилистая, с выгоревшими русыми волосами, вечно пыльными и забранными в хвост, с небольшими узко поставленными серыми глазами и довольно крупным ртом. Зато носик у нее был аккуратный, точеный, и это придавало ее лицу что-то неуловимо миловидное.

Сейчас она почему-то подумала о том дне, когда продала дачникам десяток яиц, и зашла в продмаг. Хлеб не завозили, сразу же поняла она, принюхавшись и метнув привычный взгляд на скучное лицо Вали Карасевой за прилавком.

- Здорова живешь, - поприветствовала Валя Валю.

- День добрый, - отозвалась Валя-продавец. – Куда ходила?

- Да яйца продала. А купить че? Ни мяса те, ни сыра, одни консервы, и все дела,

- Не бери, банки вздулись. Стой, Валь, че я те сказать хотела. Да, Валь, свинья твоя опять убегла, на помойке с собаками дерется.

- Ах она, тварь такая! – всплеснула руками Валя Лосева, которую муж ласково называл Валюхой, да где он, муж, опять, небось, где-то пьяный валяется… - Ах она, тварь перелетная.

«Перелетной» свою свинью Валя ругала потому, что та очень ловко перелетала через забор, удирая со двора. Стоило Валюхе отойти от дома, как Манька вышибала дверь хилого сарайчика, в котором ее запирали, вылетала во двор – словно стрела из арбалета – и с размаху «брала барьер» как заправская овчарка. Манька была поджарой жилистой тварью (свиньей ее трудно было назвать), по-собачьи обросшей шерстью, с характером бойца. Наверно, ее надо было держать на цепи вместо сторожевого Базлая, старого Валиного песика, добродушного увольняя. Базлай как огня боялся Маньку, свирепую и кусачую. Ее боялись многие собаки, рыщущие на помойке в поисках костей и каких-нибудь протухших кусочков. Однажды Манька яростно дралась с десятком собак, кусала их, пыталась затоптать, потом вырвала из собачьей гущи большую кость и помчалась с ней по задворкам мимо картофельных полей, а собаки гнились за ней по пятам. Манька боялась только хозяйку, потому что Валя каждый вечер лупила ее палкой по впалым ребристым бокам. Видимо, Манька была разновидностью каких-нибудь бойцовых свиней, случайно попавшей в российское село, где никто не мог оценить ее выдающихся достоинств. Где-нибудь за рубежом она наверняка принесла бы своим хозяевам кучу призов и хороший капиталец.

Валя палкой загнала свинью в сарай, а дверь забила гвоздями.

- Ну, теперь не уйдешь, - пробормотала она.

Вечером к ней заглянула мать – она жила через два дома в сторону старого колодца, в котором прошлым летом утонула овца Гусевых. Не тех Гусевых, у которых ребенок насмерть обварился, а тех, которые трактор в складчину купили со всей их, гусевской, родней.

- Валь, наши-то в город завтра собираются, спрашивают, не поедешь ли, а то машина пустая?

- Поеду-поеду, а то как, надо мясо прикупить, не резать же своих несушек. А вы, маманя, тут за домом приглядите.