Пуля для тантриста. Экстремальный роман

Белая луна, сияющее серебристым светом ночное небо за окном, облака словно овцы... Издали казалось, что это овцы... Отара кошек на столе вяло пощипывала лунную травку... Кошки были мягкие и пухлые, словно пуфики. Под столом сидел кошачий секъюрити Смокер — большой мохнатый пес непонятной породы. Хотя, почему же непонятной? Порода называлась канадский олмиз, и Смокер был единственным ее представителем, первым и последним, так как потомства не имел: от кошек он не размножался. Надо сказать, что отара состояла всего из двух кисок: персидской Джаськи (полное имя Джастис) и гладкой трехцветной Мадошки (Мадо), но места они занимали много, так как стол был мал, и кошки постоянно сталкивались. Мадошка, косясь на подружку, думала: «Сейчас я Джаську брысь со стола и фу ее лапой». Раньше кисок было больше, но почти все они растворились в лунном свете: ведь травка сначала дает энергию душе, а потом поглощает тело. А вы думаете, почему у животных, любящих ночь, светятся глаза? С людьми тоже случается... Да что там с людьми, тут даже с ночной тканью творится такое... Знаете, из чего соткана ночь? Думаете, из снов? Как бы не так. И, уж конечно, не из глюков.

Когда луна умирала, она отдала земле свою душу. Эта лунная душа — такие потемки, не приведи Господь. Поэтому на нашей планете жуткий бардак. А в полнолуние творится нечто, совсем не поддающееся логике. Да и не только в полнолуние. Хотя, что уж такого нелогичного в том, что Сережа уехал в Штаты — он прав, в нашей стране бессмысленно развивать бизнес. Конечно, ему там не до меня, забыл и все тут, с глаз долой — из сердца вон. А я умывалась соленым ливнем, глаза превратились в тучи, лицо — в портрет дождя, к губам прилипла шерсть — мои животные переживали за меня и дружно линяли. Раздавленная депрессией, я уже не в силах была тащиться продавать свои книжки. Правда, однажды я все же заставила себя пойти на Арбат. Там я встретила причудливую ма¬ленькую старушку с лицом Конфуция, она продавала за гроши старые газеты. Звали ее Мун Сонэй, что значит Луна Солнце. В день, когда он родилась, на небе маячили два светила сразу — Луна и Солнце, поэтому ее отец дал такое имя. Она рассказала мне уйму интересного про эту жизнь, и койчего про будущее. Про знаменитого писателя, который сначала был неизвестным голодным дворником, мел двор в Литинституте, жил в коморке, умер рано, и написал-то совсем немного, не успел, но потом оказалось, что он классик, прозу его перевели на все языки мира. Мы беседовали часа три. О самых разных явлениях. Похоже, что старушка была ясновидящей. Я подарила ей свою книгу, купила у нее старую газету, и мы попрощались как близкие родственницы. Уходила я с легкой и просветленной душой, мысленно поблагодарив Всевышнего и своего Ангела-Хранителя за эту чудесную встречу. С меня вдруг словно тяжелые цепи свалились, те самые, что на время приковали меня ко всему приземленному, и я больше ничего в жизни не хотела. Теперь мне не нужна ни любовь, ни деньги, ничто, исчезли все желания. Я была счастлива и свободна. В моей голове звучали стихи, они вплетались в нежнейшую мелодию, словно кто-то задумчиво перебирал струны арфы, и в этих стихах была вся моя жизнь…

Над восковыми стволами свечей ярко горели пирамидки пламени. Внизу теснился городок, кирпичные малоэтажки жались к огромным, словно фонарные столбы, свечам. В желтоватых бликах змеино вползала дорога в городок из леса, который густо рос вокруг, а вдали, из-за гор, светила самая яркая свеча. Над этим удивительным пейзажем сияло большое, словно луна в полнолуние, одухотворенное и задумчивое лицо большеглазой девушки с протянутой полусогнутой ладонью. Кто она, эта девушка? Святая ли, ясновидящая, пророчица, или хранительница городка? Кто же? Может, сама Богородица? Картина моей дочки висела против моей кровати в свите других ее картин, и смуглая задумчивая девушка за светлой рамой, словно за окном, смотрела мне прямо в душу. Я не могла отвести глаз. Девушка была настоящая. Это была вполне реальная богиня, а картина, как и все остальные картины, была просто окном в другой мир. На стене против моего ложа было пять окон в другие — разные — миры, и девушка-богиня знала это. И не только это. Она знала все и обо мне, о моих последних злоключениях — я прочла это в ее глазах. И спросила ее мысленно: «Если ты настоящая, ответь, почему я так мучилась, за что мне это?»

Девушка ответила вслух, у нее оказался приятный мелодичный голос. Она сказала:

—Зачем спрашивать? У тебя в шкафу есть книга:

«Будда. Конфуций. Жизнь и учение». Возьми и открой.

— Да листала я ее как-то, — отозвалась я. — Интересная книжка.

— Знаю, — сказала девушка. — Не листать, а читать надобно. Там ответ тебе.

— Да что ты, быть не может. Я ж ее смотрела.