Пуля дум-дум

Мы с Селест были единственными, кто вернулся в гостиную после обеда. На этот раз я сам приготовил «Манхэттен», и она снизошла до признания, что у меня напиток получился гораздо вкуснее. Мы провели возле бара добрых два часа, и я получил бы от такого времяпрепровождения месяц удовольствия, если бы моя голова не была занята беспокойными мыслями. Наконец, после десяти часов, я сказал ей, что мне нужно переговорить с Попом.

— Все в порядке. — В ее глазах мелькнуло беспокойство. — Похоже, ты ни единого слова не слышал из того, что я говорила весь вечер. Ты витал где-то далеко. Мы могли бы снова заняться любовью, но ты даже не замечаешь меня.

— На твоем месте я бы не стал возражать. — Я широко улыбнулся ей.

— Проблемы, Эл? — нежно спросила она. — Может, я смогу чем-то помочь?

— Думаю, могут возникнуть проблемы, — осторожно сказал я. — И лучше всего тебе сейчас находиться в стороне. Если что-то на самом деле произойдет, оставайся в своей комнате, о’кей?

— А ты не придешь ко мне в комнату, чтобы убедиться, что я там?

— Не сегодня, дорогая, — с сожалением сказал я. — Только не спрашивай, в своем ли я уме, потому что я сам в этом не уверен.

— Я потерплю, — усмехнулась она. — Но если к утру ничего не случится, Эл Уилер, я…

— Где мне найти Попа? Ты что-нибудь знаешь? — перебил я ее. — Я должен говорить с ним, прежде чем он ляжет спать.

— Как романтично. — Селест скривилась от отвращения. — Посмотри в гараже. Перед сном он обычно отправляется на прогулку, а потом сидит там некоторое время. Скорее всего, ты найдешь его там. Будь осторожен, Эл, ладно?

— Конечно, — живо подбодрил ее я.

Мне не составило труда отыскать Попа. Как и сказала Селест, он сидел прислонившись спиной к одной из провисших дверей гаража.

— Чудесная ночь, лейтенант, — тихо сказал Поп.

— Нет, — возразил я, — паршивая ночь, Поп, и будет еще хуже.

— По-моему, я не совсем вас понимаю.

— Зигмунд Джоунз и Линдстром, — попытался я объяснить. — Теперь они уже знают. Священник не в той форме, чтобы долго упорствовать и молчать. В лучшем случае он выдержит минут десять. Они явятся сюда за добычей, и я могу поспорить, что это произойдет сегодня ночью.

— Я все равно вас не понимаю, лейтенант. — При тусклом свете единственной уцелевшей лампочки его лицо казалось совершенно спокойным и безмятежным.

— Поп, — почти взмолился я, — я пытаюсь оказать вам услугу. Завтра утром уже будет слишком поздно, поэтому внимательно слушайте, договорились?

— Я умею слушать!

— Человек нарушает закон — это одно дело, — быстро сказал я. — Потом он начинает сотрудничать с другими людьми, которые совершили куда более серьезные преступления, нежели он сам. Их ловят, и закон не видит между ними никакой разницы. Но если тот же человек не согласен с преступными действиями своих сообщников и готов предоставить свидетельские показания против них…

— Тогда это для меня не человек, — четко и жестко произнес Поп, — если он закладывает своих друзей!

— Все зависит от тех обязательств, которые возложены на него, — спокойно возразил я. — Возможно, у него есть жена и дети, или, возможно, он сам принял на себя некую ответственность — как, например, вы чувствуете необходимость заботиться об Антонии.

— Не только об Антонии, — уточнил он ровным голосом.

Я закурил, потом пожал плечами, осознавая безвыходность положения.

— Я пытался…

— Вы пытались, лейтенант. — Он тепло улыбнулся мне. — И я высоко ценю ваши старания. К тому же я не понимаю, о чем вы говорите. — Он прошел мимо меня и направился к дому. — Доброй ночи, лейтенант.

После того как Поп Ливви скрылся за дверью, я минут пять стоял в гараже, чувствуя все большую усталость от ожидания того, что вот-вот должно произойти. В итоге у меня родилась блестящая или, скажем так, оригинальная мысль. Мне нужно самому создать проблему, форсировать события, а не стоять здесь и не ждать, что кто-то другой придет и это сделает.

В подвале горел свет, поэтому я распахнул дверь и вошел внутрь. Себастьян сидел возле ружейной стойки и тщательно смазывал древний на вид кольт 44-го калибра. Услышав, как скрипнула дверь, он резко дернулся, и его острая бородка судорожно затряслась. Увидев меня, он немного расслабился, но я заметил, что он все еще нервничает.

— Мне кажется, я догадался, Себастьян, — с воодушевлением сказал я.

— Догадались о чем? — Он с любопытством посмотрел на меня.

— Вы рассказывали мне, что поймать пулю зубами — это второй величайший трюк в мире, помните?

— Конечно, — согласился он. — Это правда.

— Но вы тогда не ответили мне, какой же самый величайший трюк в стрельбе. — Я победоносно улыбался. — Об этом я догадался сам.

— И какой же?

— Суть величайшего трюка в стрельбе заключается в умении выпустить пулю так, чтобы добровольцу из рядов вашей публики ничего не оставалось, кроме как поймать ее зубами, — неторопливо объяснил я. — Человек, который может правильно смастерить ружье и подходящие к нему пули, стопроцентно полагается на свой опыт и абсолютную уверенность, что его пуля всегда застрянет между зубов добровольца. Такой человек был бы гением!