Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин!

Взбешенный Петенька поднял свою саблю лезвием вверх, Никита Акинфич размахнулся с плеча, свистнул фиолетовый клинок, сильный удар, резкий треск… И Петенька квадратными глазами уставился на огрызок длиной полпяди, который только и остался от прекрасного клинка.

– Ну что, поручик, а как бы в бою встретил такую саблю?! – издевался Демидов. – Сумел бы ты потом рассказать о славной баталии? Вот каков мой подарок тебе. Держи, – и он протянул Петеньке клинок.

Поручик благоговейно взял его двумя руками и поднял к глазам, чтобы рассмотреть получше. Да, сабля была действительно необычная. Длиной чуть более вершка, изогнутая меньше, чем обычная гусарская сабля, что позволяет достаточно свободно не только рубить, но и колоть. Сабля почти не утончалась у обуха, зато к лезвию сходила до тонкости волоса. Петенька внимательно оглядел клинок – ни единой зазубрины! Вообще никакого следа, хотя она легко перерубила знаменитую золингеновскую сталь. Непривычный фиолетовый оттенок говорил о каком-то совершенно особом составе, но спрашивать Демидова было бы глупо и опасно. За такие секреты убивают людей и поважнее поручика Тайной канцелярии. Необычная рукоять длиной около двух четвертей, витая серебряная гарда. А на клинке, возле самой рукояти, красовалась чеканка – золотой грифон, припавший к земле и яростно разинувший клюв, словно бы готовый броситься на врага.

– Никита Акинфич, – растерянно промямлил Петенька, – я не могу принять такой подарок. Таковую саблю впору царю носить, да и то не у всякого найдется.

– Нет-нет, ваше благородие, не обижай. От чистого сердца дарю, чтобы между нами любовь была да приязнь. Сам же говорил – мы одной веревочкой повязаны. А ежели откажешься дар принять, так я ее сам в пруду утоплю, поскольку уже своей и не считаю. А чужие вещи дома зазорно держать. Немецкие же железки выкинь и забудь, а графу Петру Ивановичу так и скажи: Демидов, мол, может лучше, чем в преславных европах, работать. Хотя сам понимаешь, такая сабля не для всех.

Впрочем, Петенька не особо и сопротивлялся, потому что искус был слишком велик.

– Благодарствую, Никита Акинфич, все как есть Петру Ивановичу да Александру Ивановичу обскажу. Думаю, дело у нас сладится к обоюдной выгоде. Но уж и ты, как говорили, не затягивай с визитом в столицу нашу. Генерал-фельдцехмейстер ждать не любит.

– Не затяну, не бойся, – странным тоном заверил Демидов. – Северьян, подь сюды! – гаркнул он вдруг во всю глотку.

Тут же появился Северьян, непривычно благостный, в чистой синей поддевке. Вежливо поклонился:

– Звать изволили, Никита Акинфич?

– Изволил, – недобро ухмыльнулся Демидов. – Помнишь, Северьян, говорил я тебе, что придется последнюю службу сослужить мне?

– Помню, Никита Акинфич.

– Ну так вот… Позволь, поручик, на минутку саблю одолжить.

Петенька, ничего не понимая, передал Демидову саблю, но тот сразу вручил ее Северьяну. Северьян побледнел немного, но тут же в глазах его заплескала непроглядная черная водица.

– И ты, поручик, запомни, каковы иногда бывают дары Демидовых, – прошипел Никита Акинфич голосом, больше всего напоминающим гадючий. – Слуги! – Он дважды хлопнул в ладоши. – Приведите-ка сюда девку негодящую.

Двое здоровенных конюхов притащили… По спине Петеньки пробежала холодная струя. Притащили одну из тех сильфид, что обучала его вокабулам французским, потом предупредила о Северьяне. Руки ее были связаны за спиной, рот заткнут какой-то тряпкой, а в глазах… Второй раз взглянуть ей в глаза Петенька не посмел.

– Дурные слуги имеются в каждом доме, – наставительно произнес Демидов. – И каждый хозяин с ними по-своему обращается. Помнишь, Северьян, я говорил тебе, что предателям веры нет и предавший один раз предаст и второй? Ты поступил по правде хозяйской и все мне рассказал, а уж выяснить, кто предупредил питерского поручика, труда не составило. Кнут любой язык в момент развяжет. Вот я искореняю измену в доме своем сразу и бесповоротно, тебе и поручаю суд справедливый свершить над языком длинным да головой пустой.

Петенька понял, что сейчас произойдет, хотел было возмутиться, но увидел в глазах Никиты Акинфича ту же самую непроглядную чернь, что у Северьяна, и не посмел сказать ничего. Девка даже и не трепыхалась в руках конюхов, похоже, Никита Акинфич хорошо вышколил дворню, понимали людишки, что любая попытка сопротивления себе же дороже обойдется.

– Вот и покажи, Северьян, на что ты способен и на что способен клинок демидовский. Пусть причастится крови, ему ведь теперь долгая жизнь в кровавых баталиях предстоит. – И не понять было, всерьез он это произносит или насмехается. – Рассечешь ее с одного удара, пожалую тебе еще сто рублей, не рассечешь – пожалую сто плетей. И помни, что теперь ты кровью повязан прямо на глазах поручика Тайной канцелярии, а что за душегубство бывает… Сам знаешь. Поэтому, ежели что, не три, но семь раз подумаешь, изменять ли Демидовым. Ну, давай, голубчик, не тяни, а то кони уже застоялись.

Глава 6