Пуля не дура

— И больше ничего не спрашивали?

— Да нет, зашли в твой подъезд, и все.

— И ты с ними…

— Какой мне интерес? Это ваши дела, у меня своих — выше крыши.

Глазки у Хорька подозрительно блестели, и Макарову показалось, что тот что-то скрывает.

— Ты мне лапшу на уши не вешай. Чтобы ты и ничего не разведал? К хате моей ты не подходил, ладно. А вот что попросили тебя на стреме постоять, пока со мной разберутся, а ты не согласился — ни в жисть не поверю.

Насчет «постоять на стреме» Сашка добавил просто так, но по тому, как отвел глаза Хорек, понял — угадал.

— Ну ты сразу — «на стреме»! Они, это, на новой тачке приехали. Погляди, говорят, чтоб, значит, никто… Бутылку посулили, чего отказываться?

— Хорошо. Допустим, на первый раз поверю. Даже дверь не заставлю ремонтировать…

— А дверь-то при чем?

— Дырок понаделали.

— Неужели стреляли? То-то, я смотрю, сыпанули они из подъезда… Я сначала забеспокоился, а тут и ты вышел.

Хорек подумал малость и решил укрепить к себе доверие.

— А главного вроде я раньше встречал на Желябова в гастрономе…

— Ну вот и помотайся по окрестностям, разузнай все, что сможешь, о моих гостях.

— Так я с дорогой душой, — обрадовался Хорек. — Из-под земли отрою, а ты уж своим охранникам про меня помолчи. Научились, суки, душу выворачивать наизнанку, хочешь не хочешь, а под чем хошь подпишешься.

Макаров понимал: Василию Егоровичу Хорькову нет никакого смысла темнить. Кому же охота попасть в поле зрения сотрудников охраны вице-губернатора. Нынче и в милицию-то загреметь — рисковать здоровьем, а служба безопасности покруче будет. Но Макаров понимал и другое — он был в жестоком цейтноте. Пока банда с ним не разберется — покоя ему не видать. Правда, могут испугаться волн, поднятых убийством Радкевича и неудачным покушением на него самого. Но на дне они пролежат недолго. Охота продолжится, рано или поздно продолжится. А раз так, то надо первым нанести удар.

Эх, не думал старлей Макаров, что придется вспоминать уроки спецназа!

8

— Черт побери все начальство на этой земле! Сыромятников тоскливо слушал телефонные звонки, грустно сознавая, что хочешь не хочешь, а поднимать трубку придется. Часы показывали четверть второго ночи. Из ванной доносилось пение Кондратьева, хотя, впрочем, пением душераздирающие вопли подполковника мог бы назвать разве что пресловутый медведь из известной поговорки.

— Все! Возвращаюсь в Москву и подаю рапорт об уходе на заслуженный отдых. — После телефонного разговора Сыромятников переполнился праведным гневом и задыхался от злости. — Звонить в два часа ночи, чтобы спросить, как дела!

— Так они должны ответить на этот же вопрос своему руководству. Оно тоже может позвонить, хоть на рассвете. — Кондратьев вылез из ванной и приводил в порядок непокорную шевелюру.

— Я и говорю: построили пирамиду, а мы с тобой ее основание. Ну, что нового сегодня нарыл? Все равно теперь без таблеток не засну, так что давай займемся делами.

Святое правило оперативников, не раскрывать источники информации. Ведь нередко имя, ненароком оброненное слово могут помочь в расследовании. Но так бывает, когда преступление касается мелкого фирмача, убийства «челнока» или залезшего в долги банкира. Когда же следствие объявляет тысячное вознаграждение, разумеется в зеленой валюте, или преступление совершено в отношении человека масштаба Радкевича, у расследования совсем другой сценарий. С утра до поздней ночи в управлении не смолкают телефонные звонки «очевидцев», Кондратьеву в таких случаях приходила на ум история с бревном, которое на первом субботнике тащил вождь мирового пролетариата. Подсчитано, что тех, кто помогал ему в этом деле, более двух тысяч человек. По трем телефонам, выделенным щедрым местным руководством, сотрудники управления, сменяя друг друга, выслушивали рассказы претендентов на вознаграждение. Кроме этого, масса людей просилась на прием к следователям, чтобы поделиться своими подозрениями. Причем все требовали непременно следователей и оперативных работников по особо важным делам. Меньший ранг их не устраивал. Если телефонные звонки алчущих долларового вливания, как правило, не стоило даже выслушивать, то каждое появление в кабинете Кондратьева должностного лица, желавшего изложить свою версию, требовало доскональной проверки. Иван быстро набился угадывать тайный подтекст доносов — иначе рассказы «ходоков» и не назовешь.