Пуля рассудит

Карамболь кивал, глядя на свою любимицу. Утром только завтракал с ней — после жаркой ночи, казалось бы, какой тут может быть интерес? Ан нет, желание нарастало. И это Аэлита еще не начала раздеваться…

— Аэлита? — сглатывая слюнки, спросил кряжистый Пентиум, останавливаясь у свободного кресла.

Он был одним из немногих, кто мог входить в кабинет к Карамболю без приглашения, а ведь когда-то считался «шестеркой», мальчиком на побегушках у Рахата. И кличка у него была Пентюх, это он уже потом сам себя переиначил, Пентиумом стал, и ничего, кликуха прижилась, потому что к этому времени Пентюх в люди выбился. Рахата повязали, затем убили — одна часть его команды оказалась в тюрьме, другая разбежалась, остался только Карамболь, он-то и прибрал к рукам дела покойного. И ничего, поднялся, и Пентюх ему в этом помог. В смысле Пентиум.

— А ты не видишь?

— Где ты ее такую нашел? — Пентиум снова сглотнул.

Вечер еще только начался, в зале один только столик и занят, не считая кабинета — с видом на сцену. Цены в баре незубастые, девочки лучшие, порядок и спокойствие гарантированы, но попасть сюда мог далеко не каждый. Не то чтобы бар только для своих, но случайным и тем более не личностям путь сюда заказан.

— Места надо знать.

— Ну да, места у нее что надо!..

— Губу закатай! — неожиданно для себя разозлился Карамболь.

Аэлиту так потому и звали, что начинала она с элитной проституции, Карамболь нашел ее в Москве, привез сюда, пристроил к делу и взял на содержание. Что проститутка, что стриптизерша — разницы практически никакой, одно слово, падший ангел. Так он к своей девочке и относился. Не мог по-другому. Одно только беспокоит: возраст у него уже не тот, полтинник уже отгремел, полвека прожито, Аэлита же совсем еще молодая, двадцать семь лет, где он еще такую красивую найдет, чтобы любила по-настоящему? А она ведь любит, он это чувствует. И танцует Аэлита сейчас для него. Даже раздеваться не станет. Да он и не будет настаивать. Даже не так, он запретит ей оголять свое тело, на которое пускает слюнки Пентиум.

— Да нет, я ничего… Просто жизнь такая короткая, — вздохнул Пентиум.

— О чем это ты?

— Каждой минуткой дорожить надо. Вот я и смотрю, пока минутки есть.

— Короче! — Карамболь внимательно смотрел на подчиненного.

Слишком уж хорошо он знал Пентюха, чтобы верить в его сусальные бредни. Новость какую-то принес, а Аэлиту всего лишь вплел в предисловие — как шелковую ленточку в колючую проволоку.

— Рубец закончился. Две пули в живот, и в сугроб. Из машины выкинули.

— Из какой машины?

— Инкассаторов сегодня бомбанули, менты Сивого в розыск объявили, это факт. Может, и Рубец с ним был. Если честно, я пока не знаю, из какой его машины выкинули, но дело такое было. Может, Сивый его и пристрелил.

— Зачем это Рубца мочить? — нахмурился Карамболь.

Он знал Сивого и даже уважал его — за преданность своему боссу. Сивый не мог просто так застрелить Рубца, даже из-за денег.

— Не знаю, менты его вчера искали, там какие-то старые дела, убили кого-то…

— Какие-то, кого-то… — передразнил Карамболь. — Я суп с мясом люблю, а ты меня перьями какими-то кормишь.

— Да, но курицу только-только ощипали, мясо для супа еще не нарезали, а я уже в курсе… Может, Сивый зашхериться решил, с деньгами… Или Рубец ему что-то не то сказал. — Пентиум беззастенчиво пялился на Аэлиту, которая, похоже, собиралась избавиться от своей сверкающей жилетки.

Карамболь даже не знал, есть ли под ней лифчик.

— А если я тебе что-то не то скажу? — спросил он, хищно глядя на подчиненного. — Ты меня тоже убьешь?

— Юра, ты чего? — ахнул Пентиум. — Побойся бога!

— А ты можешь, — кивнул Карамболь.

Пентиум не специализировался на заказных убийствах, старался обходить мокрые дела стороной, но однажды пришлось взяться за волыну, и ничего, показал себя как надо. И как не надо. Мужика приговоренного пристрелил и его бабу, которая попалась под горячую руку. Никто об этом не знал, только Карамболь. Уж не захочет ли Пентиум от него избавиться?

— Юра, ну ты чего? Нам делить нечего!..

— А если начнем делить?

— Юра, ну хватит! — взмолился Пентиум.

И в этот момент заглохла музыка. Как будто кто-то свет вырубил. Аэлита остановилась, захлестывая полы жилетки, из-под которой только что показалась совершенной формы грудь с красивыми возбужденными сосками.

В зал входил майор Прокофьев, за ним три опера, такие же высокие, плотные на вид. Карамболь имел с Прокофьевым дело, пробовал его на прочность, а его оперативников и знать не знал. Для него все они — шлак.

— А я говорил! — тихонько хлопнул в ладоши Пентиум.

Карамболь метнул в него огненный взгляд. Когда это он говорил ему что-то насчет Прокофьева?

— Ну, хотел сказать.

— Шторы… — начал было Карамболь.

— Чего? — Пентиум глянул на шнур, дернув за который можно было зашторить широкий проход, соединяющий кабинет с общим залом, но Карамболь качнул головой.