Пуля рассудит

— А другие ключи от дома у вас есть?

— Нет… В доме есть… — немного подумав, сказала женщина. — Под навесом. Для соседей. Если там что-то вдруг случится, мы позвоним, они возьмут, откроют.

— Алексей знает об этих ключах?

— Должен знать… Но я не думаю, что он там.

— Вот и не надо туда ехать. И соседям звонить не надо.

Прокофьев забрал ключи, коротко попрощался и был таков.

Метель не успокаивалась, мороз крепчал, впрочем, его «Спортаж» завелся бы и в самый лютый холод. Если бы не стоял с включенным двигателем. Обогреватель работал исправно, Ярыгин не мерз.

— Интересная семейка, — сказал он, когда Прокофьев закрыл за собой дверь автомобиля. — Я как будто в ошейнике себя почувствовал. Шелковый такой ошейник, теплый. Но жесткий.

— А снять ошейник не захотелось? — усмехнулся Прокофьев.

— Не знаю, но ушел от них с удовольствием!

— И Сигайлов мог сбежать. На Камышовую улицу, дом номер сто семнадцать.

Спецназ Прокофьев вызывать не стал, сначала надо было глянуть на дом. Если в нем люди, это станет ясно, тогда уже нужно будет думать, что предпринять дальше.

Следы присутствия людей обнаружились сразу. Не так давно у ворот стояла машина: след от протекторов занесло снегом, но полосы от них остались. Та же история и со следами ног, от них остались только сглаженные ветром ямки. Углубления были разных размеров, отличия практически неощутимые, но Прокофьев все же решил, что во двор с улицы заходили разные люди. Они же садились в машину. Судя по интенсивности, с какой снег заметал следы, дело происходило не далее чем час-два назад. Если преступников кто-то вспугнул, то вряд ли это сделала жена Сигайлова, потому что, если судить по запорошенным снегом следам, люди уехали не более часу-двух назад, а супруга Алексея могла позвонить им не ранее получаса.

Улица была слабо освещена, фонари горели не везде, а во дворе вообще темень. И окна в доме не светились, и во дворе не горели фонари, хотя должны были. Может быть, их нарочно не включали.

Из трубы поднимался дымок, но это ни о чем не говорило: отопление газовое, котел наверняка с автоматикой, вот и вьется дымок. А дом кирпичный, в холоде такой держать нельзя: штукатурка отсыреет и посыплется, поэтому котел мог работать сам по себе.

— Поближе подойдем? — спросил Прокофьев, нащупывая в кармане ключи от дома.

Забор состоял из кирпичных столбов, между которыми крепились гладкие железные листы. Они не гнулись под тяжестью человеческих тел, и Прокофьев вместе с Ярыгиным легко справились с таким препятствием.

Машины во дворе не наблюдалось, собака из темноты не выскочила, Прокофьев беспрепятственно подобрался к дому, подошел к двери, приложил ухо. Ни голосов не слышно, ни шагов.

Прокофьев выразительно глянул на Ярыгина, тот кивнул, соглашаясь на самые решительные действия.

Замок тихонько щелкнул, дверь, открываясь, даже не скрипнула, из дома дохнуло теплом. Не включая свет, Прокофьев зашел в одну комнату, Ярыгин свернул в другую. Очень скоро стало ясно, что в доме никого нет. Можно было включить свет.

— Что это? — спросил Прокофьев, глядя на отпечатки пальцев, оставленные на светлых обоях окровавленной рукой.

Следы, на первый взгляд, свежие, возможно, их оставил раненый Сигайлов. И вряд ли он сделал это осознанно. Возможно, он пошатнулся от слабости и дотронулся до стены.

Прокофьев не стал вызывать экспертов, не хотел терять время на подробное обследование: ситуация требовала немедленных действий. Дом осмотрели сами, осторожно, но быстро.

На столе в гостиной стояла коробка с домашней аптечкой, но в ней нашли только разорванные упаковки от бинтов и марлевых тампонов, пустой пузырек хлоргексидина. И везде кровь — на столе, на стуле, на коробке, на бумаге.

Окровавленную куртку с логотипами инкассаторской компании нашли в платяном шкафу, там же лежала и скомканная летняя куртка, футболка, все в крови. Видимо, раненый Сигайлов разделся, перевязал раны и ушел в куртке своего тестя. Все указывало на это.

А ранен парень был, по всей видимости, серьезно. Судя по отверстиям в куртке, одна пуля прострелила руку, другая вошла чуть ниже, под правую мышку. Ни в одном случае выходного отверстия в куртке, ни в другом, это говорило о том, что дела у Сигайлова хуже некуда. А за врачебной помощью он не обращался, значит, боялся попасть в руки правосудия. А почему? Ответ лежал на поверхности.

— Похоже, сам тут управлялся, никто не помогал, — предположил Ярыгин.

Прокофьев кивнул. Сигайлов, если это был он, ходил по дому в ботинках, вряд ли бы его спутник стал разуваться, чтобы следовать за ним.

Но других следов от обуви не было. Да и раздевался раненый тяжело, садился на кровать, стул на пол уронил. Никто ему не помогал, не поддерживал. И перевязывал раны он, по всей видимости, сам, наспех. И одевался также в спешке.

— А машина?

— Если это «Газель», то Сигайлова в машине ждали, — пожал плечами Ярыгин.

— Сивый не стал бы его ждать.

— Так, может, уехал, привез его в дом и уехал…

— Оставил Сигайлова в живых, чтобы он его сдал?

— Ну да, уж если он Рубца пристрелил…

— И Сигайлова мог пристрелить. Поэтому Алексей мог сбежать.