Пулковский меридиан

Ну, конечно, он и был ему дядей. За два десятка лет семьи Гамалеев и Трейфельдов почти слились. Между квартирами проделали общий ход. Дядя Петя кричал и фыркал на Коку, когда тот путался в каком-нибудь биноме Ньютона или в изменениях синуса альфы. Валерия Карловна справедливо и холодно ставила в угол за рояль Вовочку, если деда не было дома. Приезжих, гостей принимали всегда в гостиной Трейфельдов. Там было чисто и прохладно, рядом с роялем стояла накрытая чехлом арфа, на которой хозяйка играла в молодости «Лебедя» и вагнеровского «Лоэнгрина». На столах лежали вышитые беленькие дорожки-лейферы, а со стены, с маленьких кронштейнчиков, глядели старые, еще дедушкины, глиняные Бисмарк и Мольтке, «великие немцы», «собиратели фатерланда».

Петр Аполлонович, заранее раздраженный — кто там еще? — взбежал по внутренней лесенке в эту голубенькую трейфельдовскую гостиную.

Навстречу ему поднялся довольно высокий спокойный человек в стареньком, но вполне приличном сером пиджаке и серых брюках в полоску. Недавно, вероятно, человек этот был очень толстым, теперь слегка отощал, оплыл. Потирая руки, он улыбнулся вежливо и многозначительно.

Он по старому церемониалу ожидал, очевидно, чтобы его представили.

— Гамалей! — буркнул Петр Аполлонович, мрачно глядя из-под бровей то на незнакомца, то на аккуратную моложавую голову Валерии Карловны, склоненную над каким-то шитьем. — Профессор Гамалей. В чем дело, милая? Чем могу служить… гражданину? Ты знаешь — я очень занят.

Приезжий поднял брови так высоко, что у него шевельнулись даже уши. Наискось, уголком глаз он бросил лукавый и успокоительный взгляд на хозяйку. Очевидно, он заранее знал, с кем ему придется иметь дело.

— Ради бога… Я займу три минуты. Не более. Нет, не более! Кандауров. Ипполит Кандауров. Госпожа Трейфельд любезно выслушала уже меня… О, я отдаю себе отчет: каждая минута работника науки такого масштаба… Но в то же время… В наши дни… Есть, согласитесь, заботы, разрешение которых неотложно в интересах той же науки… В интересах всей культуры… Госпожа Трейфельд…

— Мосье Кандауров, — подняла голову Валерия Карловна, — приехал к вам, Петр Аполлонович, по поводу того письма. Вы помните?

— Совершенно правильно, — подхватил гость. Он не садился, потому что хозяин, тоже не садясь, насупясь, продолжал взирать на него. — Совершенно точно. Мне, собственно, нечего излагать нового. Меня, точнее, лиц, меня уполномочивших на переговоры с вами, интересует только ваш ответ… Только… Нет или да? Ничего больше.

Астроном Гамалей вдруг взял в левую руку бородку и, согнув ее вдвое, сунул конец себе в рот. Валерия Карловна прищурилась: «Невозможный человек. Уже сердится!»

— На чем прибыли? — упрямо пригибая голову, спросил трескучим голосом старик. — Поездом? Охота была зря ломаться! Удовольствие! Обратный — утром! Впрочем, велю заложить вам нашу клячу. Пейте чай. Э-э-э… А какие это, кстати, люди изволили вас уполномочить отнимать у меня время? А?

Он выпустил бороду изо рта и неожиданно громко затрещал, как трещоткой, ногтями обеих рук, яростно потирая их одни о другие.

Гость не без любопытства, сдерживая усмешку, смотрел на него.

— М-м-м… Вы понимаете, уважаемый Петр Аполлонович… — осторожно и важно начал он. — Вы, конечно, ясно сознаете, насколько важным стало именно сейчас собрать вместе, сплотить воедино все подлинные культурные силы страны… Собрать и противопоставить их потоку варварства, которое грозит захлестнуть всех нас. — Он приостановился, видимо, усиленно стараясь определить, какое впечатление производят его слова на этого тощего старика, без стеснения и неприязненно уставившегося ему в глаза.

— Так, так! Собрать, противопоставить, а дальше что? — быстро проговорил профессор Гамалей.

— Ну, помилуйте, зачем же нам выражаться такими… экивоками? Зачем играть друг с другом в прятки? Разве мы оба не видим ясно одного и того же? Родина гибнет! Все рушится! С одной стороны — пожары, хаос, кровь, красное неистовство, большевизм… Они попирают все законы, божеские и человеческие… Они топчут в грязь все самое святое для нас с вами. А там, с другой стороны, — гниение. С другой стороны — махровые черносотенцы, генералы. Кнут и виселица. Они мечтают чуть что не о крепостном праве, о временах допетровских… Значит, мы, интеллигенты, должны…

— Мы, интеллигенты, должны? — крякнул Гамалей. Теперь прищурился уже Кандауров.

— Петр Аполлонович! — вдруг решительно выпрямился он. — Давайте говорить честно. В открытую. Наш долг — и ваш долг тоже! — помочь спасению родины.

Найти среднюю линию. Одни мы это не сумеем выполнить, конечно. Мы бессильны! Но есть же светлые, культурные силы там, за рубежом, в Англии, во Франции, в Соединенных Штатах! Всюду! Они живы. Они ясно понимают, что помощь нам необходима. Они имеют все, что нам нужно, все, чтобы эту помощь оказать… Оружие, снаряжение, крупные денежные средства. Они не видят пока лишь одного — достойных людей, людей, на которых можно положиться. Мозга нашей несчастной страны. Героев духа. Людей науки, объединить которых мы могли бы для решительной борьбы. Возглавить их.