Несчастье — это уравновешивающий фактор, регулятор. Мы воспринимаем шипы на розовом кусте, как врагов, но они служат для защиты роз, они представляют собой своего рода регулятор. Жизнь контролирует — регулирует — самое себя посредством полярностей: благодаря противоположностям поддерживается равновесие. Если вы наблюдаете за акробатом, идущим по натянутому канату, вы можете увидеть в его трюке некий метафизический факт. Мы наблюдаем, но нам не удается увидеть. Когда он идет по канату, вы увидите, как он придает себе равновесие с помощью длинного бамбукового шеста, который он держит в руках. Когда он наклоняется влево, он делает это, чтобы избежать падения вправо. А когда он вот-вот упадет вправо, он наклоняется влево. Так он балансирует, удерживая себя от падения благодаря колебанию между противоположностями. Для сохранения равновесия ему приходится наклоняться в противоположную сторону.
Смерть — это уравновешивающий фактор жизни. Несчастье — это уравновешивающий фактор счастья. Тьма — это уравновешивающий фактор света. Материальные объекты — это уравновешивающий фактор сознания. Вот что делает необычными людей, назвавших смерть Ямой. Несомненно, что у них не было никакой вражды к смерти. Они знали сущность — истину смерти. Они сказали: «Мы знаем, что ты, Смерть, являешься контролером жизни. Если бы тебя не существовало, была бы великая анархия». Подумайте немного. Предположим, что в некоем доме несколько лет никто не умирал. Тогда не нужно было бы отправлять кого-то в сумасшедший дом, ибо сам дом стал бы бедламом. С одной стороны, умирают старики, а с другой — рождаются дети. Происходит балансирование, подобное балансированию акробата, и оно будет продолжаться все время.
Поэтому мудрец говорит: «О великое солнце, Яма, ты — дающий жизнь, ты — уравновешивающий контролер жизни и смерти. Втяни назад все свои лучи. Втяни назад твою жизни. Втяни назад и твою смерть тоже. Я хочу познать тот элемент, который находится за пределами жизни и смерти, который никогда не рождается и никогда не умирает. Я жажду познать тот персональный источник. Я жажду познать то первое мгновение, когда ничего не был — когда была полная пустота, из ничего которой возникло все. Я жажду познать то последнее мгновение, когда все снова будет поглощено и останется ничто. Я жажду познать ту пустоту, из которой рождается все. Я жажду познать ту пустоту, в которую все поглощается. Я умоляю тебя, втяни назад все изобилие твоих лучей».
Несомненно, это не молитва, обращенная к какому-то солнцу, видимому во внешнем мире. Это молитва, возносимая после достижения того места внутри, за границей которого лежит конечная цель и из которого совершается прыжок и безначальное и бесконечное. Эта молитва — «О солнце, втяни все лучи назад» — относится к такому моменту. Чтобы вознести такую молитву, требуется огромная отвага, последнее дерзание, насколько человек может подумать: «Могу ли я спастись там, где жизнь и смерть сжимаются в ничто и все лучи того великого солнца втягиваются назад? Я тоже погибну». Но стремление мудреца таково: «Я могу спастись или я могу погибнуть, дело больше не в этом. Дело только в моем стремлении познать того, кто есть всегда. Я жажду познать того, кто есть, даже когда все разрушается и исчезает. Я тоже исчезну, но я хочу познать то, что не исчезает».
На протяжении бесчисленных веков бесчисленное количество людей искали истину в этом мире, но нигде в этом мире не был проделан такой поиск, как тот, который был проделан во внутреннем мире. Нигде в этом мире нет ничего сравнимого с тем конечным поиском и тем последним испытанием мужества, на которые отважились некоторые из исследователей этого внутреннего мира.
Даже после должных исследований я не мог найти людей, которые были готовы быть уничтожены в своем стремлении к истине. В этом мире было много искателей истины, которые ставили только одно условие: «Я хочу познать истину, сохраняя себя». Но пока сохраняется «я», вы будете знать только мир —
Те, кто, стремясь к истине, стремились также сохранить себя, никогда не познавали истину. Вместо этого они фабриковали ее, они вырабатывали истину. Вот почему Гегель писал толстые книги, Кант выдвигал глубокие и тонкие теории и принципы в отношении истины. Но в писаниях и принципах тех, кто не готовы искать свою сущность, нет абсолютно никакой ценности — ничего важного. Если вы спросите у Канта или Гегеля их мнение об этом мудреце Упанишады, они скажут: «Он — сумасшедший. Что прикажете делать, если при достижении истины вы теряете себя самого?»