Пульс Хибин. Сборник

— Вчера в Берлине возник пожар в здании германского рейхстага. Здание наполовину уничтожено. На пожар прибыли вице-канцлер фон Папен и министр внутренних дел Геринг... В поджоге обвиняют коммунистов... Запрещены все коммунистические газеты и журналы... Германию ожидает осадное положение...

Пять дней назад в Хибиногорске отпраздновали годовщину Красной Армии. О чем радуется или горюет страна, о том же радуются и горюют здесь, в городе за Полярным кругом.

Четырнадцатого марта приехали два лектора из Ленинградской комакадемии — читать о Карле Марксе. Пятьдесят лет со дня смерти. Лекции собирали полный зал звукового кино. О Марксе и марксизме слушали, записывали в блокноты, подавали записки. Но в записках все больше спрашивали о Гитлере, об иностранной политике фашизма, о возможности единого фронта с социал-демократами и жив ли товарищ Тельман.

На другой день один из лекторов сделал особый доклад о германских событиях. Стояли в проходах, по стенкам, сидели на ступеньках сцены. Все больше сгущалась метелица записок. Расходясь, ворчали:

— Ничего нового не сказал. Это все мы и сами знаем. Что ж мы, газет не читаем, что ли?

Через три дня отпраздновали Парижскую коммуну.

...Ночь. На улицах пусто и тихо. Слышно, как возле Обогатительной грохочет в бункер руда, разгружается состав, прибывший с рудника, из-за озера. На станции гудки и шип паровозов, лязгают сцепления. Белые, чистые снега. Здесь, в Хибинах, особая химическая чистота во всем: в снеге, в воздухе, в минералах, в людях. Запоздало бормочет рупор на перекрестке.

И вдруг — медленный, переливчатый, хрипловатый бой курантов Спасской башни, ночные шумы Красной площади, пролетающие рыки автомобилей.

Москва!..

1934

Алексей Толстой НОВЫЙ МАТЕРИК

Печатается в сокращении по изданию: Толстой Алексей. Публицистика. М., 1975.

Взгляните на карту СССР — пятьдесят процентов всего пространства земли занято вечной мерзлотой, мховыми болотами, таежными лесами. Еще недавно это были края непуганых птиц, кочевья первобытных племен, оленьи тундры, редкие гнезда раскольников, редкие тропы промысловых охотников.

Со времен, когда отсюда отошли ледники, и до наших дней массивы Севера казались пригодными лишь для эксплуатации лесных богатств. Колонизация останавливалась по краям заваленных эрратическими валунами болот. Человека здесь кормили лишь океан и реки, здесь не было земли для произрастания плодов и, казалось, самой природой положен предел культуре между шестидесятой и шестьдесят пятой параллелью.

Все эти понятия о Севере сегодня опрокинуты и перевернуты. Загадка Севера разгадана. Два фактора — Хибины и Беломорско-Балтийский канал превращают суровый и безлюдный край (от Мурманска до Северного Урала, а впоследствии и весь сибирский Север) в новооткрытый материк для освоения индустриальной и земледельческой культуры...

Ваш сосед по купе (на Севере люди особенно радушны и разговорчивы) рассказывает:

«В 1922 году, едва только кончилась гражданская война, здесь, на станции Хибины, вылез молодой человек, Иоган Гансович Эйхфельд. Весь его багаж состоял в уверенности, что, наперекор всем ученым сочинениям и предрассудкам, за Полярным кругом возможна земледельческая культура. Этот молодой человек, видимо, намеревался вступить в борьбу с самим дьяволом — с бесплодным отчаяньем природы, озаряемой полярным сиянием, овеянной мертвым дыханием полюса. Но уверенность его была так велика, что правление Мурманской железной дороги рискнуло платить ему шестнадцать рублей в месяц, чтобы он поставил опыты.

Он нашел себе помощника, бродячего человека. У них была одна пара сапог. Через неделю человек ушел в этих сапогах, и Эйхфельд начал борьбу один. Нужно было путем скрещения из тысячи видов вывести морозоустойчивые и скороспелые гибриды овощей, картофеля и злаков. Нефелин явился впоследствии. (Ваш собеседник указывает направо в окно вагона на цепь суровых горных тундр, тянущихся далеко на запад.) Это все нефелин и апатиты. Этих запасов при самом скромном расчете хватит на много столетий.

Через десять лет фантастический по упорству, по преодолению трудностей работы вопрос об овощах и злаках был разрешен. В 1933 году на осушенных болотах совхоза «Индустрия» вызревали ячмени и овсы в человеческий рост, и на Беломорско-Балтийском канале началось строительство больших городов для завоевания новой земледельческой культурой северного края. Борьба шла за картофель, чтобы довести морозоустойчивость ботвы до пяти с половиной градусов ниже нуля. Сойдите на станции Хибины и повидайтесь с Эйхфельдом, он покажет любопытные вещи».