Пульс Хибин. Сборник

Как уже было сказано, вслед за Михаилом Онохиным и Григорием Неклюдовым из деревни Кутованга Онежского района после окончания семилетней школы приехал самый младший брат Миханла — Даниил, общий любимец Даня.

Грамотный, смышленый Даниил вскоре стал старательным и очень аккуратным полевым техником, помощником научных сотрудников. Ему можно было безбоязненно поручить наблюдения за посевами, записи, уборку и учет урожая. Он научился у меня также фотографическому делу, без чего нельзя обойтись в опытах с растениями. Вскоре командировали его в Ленинград для усовершенствования, в фотолабораторию Всесоюзного института растениеводства. Там он обучился также цветной и микрофотографии. Вернувшись в Хибины, продолжал работать агротехником и фотографом.

Пришло время, и он женился. Проработал он в Хибинах шесть лет — жена перетянула его на свою родину, в Киров.

Второй своей специальности — фотографии — Даниил Онохин не оставил. В Кирове стал фотокорреспондентом местных газет, писал для них также небольшие статьи и заметки. Заочно окончил двухгодичные курсы фотокорреспондентов при Союзфото в Москве.

В 1940 году меня из Хибин перевели на работу в Ленинград. Вскоре я потерял из виду Даниила. Нашелся он уже после войны.

К числу замечательных людей Хибинской опытной станции следует отнести еще одного уроженца северного края — Василия Синцова. У его отца и матери было восемь детей, Василий — старший. Когда ему исполнилось восемнадцать, родители отправили его на заработки. В Хибины он приехал в феврале 1932 года. Не помню, как он попал к нам, но первая встреча запомнилась: небольшого роста, на вид щупленький, с юношески румяным лицом; в его поведении и манере держаться чувствовалась большая сдержанность, даже какая-то робость. Образование у него было небольшое — сельская школа. Он быстро освоился с делом, привык к трудным бытовым условиям. Взялся за самообразование и усердно посещал курсы, которые устраивались на станции для агрономического персонала и бригадиров колхозов и совхозов. Со временем он стал квалифицированным агротехником. Василий пользовался большим авторитетом в коллективе. Первым из нашей молодежи был принят в комсомол, затем в партию. За время работы на станции он трижды был секретарем партийной организации.

Вспоминая прошлое, он пишет: «Мне поручалось много разных нагрузок по общественной работе. Сначала было боязно, но потом втянулся, и этот страх, который был вначале, прошел, а дело пошло помаленьку...»

После пополнения своих знаний на специальных курсах в Ленинграде он был назначен инструктором Кировского райисполкома, затем заведовал отделом кадров исполкома. Дважды прерывалась его работа в Хибинах и в Кировске: он воевал и в финскую кампанию, и на фронтах Великой Отечественной. С фронта вернулся на опытную станцию, на прежнюю должность агротехника. Вскоре он был избран председателем местного сельсовета. Должиость эту исполнял в порядке совместительства. Двадцать семь лет проработал на Севере Василий Синцов. Выйдя на пенсию, остался на станции, продолжая оказывать моральное влияние на коллектив, особенно на молодежь.

Начиная с 1926 года в Хибинах стал складываться дружный коллектив.

Станция представляла собою маленький зеленый островок среди унылых лесных гарей на восточном берегу озера Имандра. Бытовые условия на станции были трудные, но, несмотря на это, все считали этот островок своим родным домом.

Это во многом определяло и отношение к работе. Окружные партийные и советские руководители относились к нам, я бы сказал, бережно. Это в то время много значило — нередко еще раздавались голоса, что занимаемся «экзотикой», тратим деньги на безнадежное дело. Но мы понимали значение своих усилий для развивающегося Севера. Однако нужно было, чтобы рядом с нами скорее вырос мощный потребитель, — тогда все сомнения отпали бы. Поэтому мы считали, что вытекающие из открытий геологических экспедиций академика Александра Евгеньевича Ферсмана практические выводы касаются непосредственно и нас. Следовательно, нам надо содействовать тому, чтобы поскорее претворить их в жизнь.

В том же двадцать шестом году в нашей жизни наступил период, который каким-то острословом был назван «горной болезнью» коллектива.

Дела в Хибинских горах в 1925—1926 годах как-то заглохли. Геологи были направлены в другие районы, весьма далекие от Кольского полуострова. И вот в августе 1926 года я обратился в Колонизационный отдел Мурманской железной дороги, с просьбой разрешить поездку в горы для заготовки и вывозки такого количества апатито-нефелиновой породы, которое позволило бы поставить в необходимом объеме опыты ее обогащения, то есть отделения апатита от нефелина, пробную варку из апатита суперфосфата; имелось в виду поставить полевые опыты. Разрешение было получено в конце октября, когда уже наступила зима. Но все же мы поехали в горы на оленях. Поездка была удачной, однако всю заготовленную породу сразу не смогли вывезти — помешали бураны. Пришлось ждать апреля. Только тогда все было отправлено по адресам.