Пульс (ЛП)

– Пожалуйста, Гэвин, ты не можешь так поступить с нами. – Она всхлипнула и накрыла ладошкой его щеку, её всю трясло. – Ты – причина, по которой я дышу. Я ношу ребенка, которого создала наша любовь. Помнишь? Любовь, о которой снимают фильмы? Это мы, Гэвин. Наше прошлое неидеально, но будущее будет захватывающим. Ты не можешь оставить меня. Не можешь. Ты нужен мне. Нужны твои бутылочные крышки и двадцать вопросов. Нужны твои подколы и этот глупый взгляд, которым ты меня одариваешь, когда я пытаюсь что-то приготовить для нас. Пожалуйста. Боже, прошу, Гэвин, борись. Борись ради нас. Борись ради Ноа. Так много вещей, которым я не смогу научить его без тебя.

Дождь превратился почти в водопад за окном, пока она ждала знака. Шепота судьбы. Хоть чего-то, что сказало бы, что он её слышит или чувствует.

Снова… Ничего.

– Боже, пожалуйста. Прошу… – слёзы остановились, когда она прижалась лицом к его плечу. Сильное плечо Гэвина, через которое он прежде перебрасывал ее так много раз. Она вдохнула его мускусный запах, который свел её с ума, когда она впервые оказалась близко к нему. Она думала о каждом сказанном и несказанном слове, что они разделили, когда её подбросило от внезапно раздавшегося тревожного сигнала. Взгляд метнулся к одному из аппаратов: лампочка быстро мигала красным. Эмили сглотнула и отпрянула, когда медсестра вбежала в палату.

– У меня сигнал экстренной ситуации, необходима реанимация! – крикнула она, поспешно вытаскивая трубку из его рта. Введя другую, она сжала мешок над его ртом, вручную закачивая воздух в его легкие. – Кто-нибудь, тележку с реанимационным набором сюда, быстро!

В ужасе выпучив глаза, Эмили слышала, как передают сигнал экстренной ситуации по громкоговорителю, когда другая медсестра вбежала в палату. Та лихорадочно расстегнула на Гэвине больничную пижаму и распахнула её. Надавливала на его грудь сильно и быстро. Эмили старалась дышать, когда влетела еще одна медсестра, таща за собой каталку с реанимационным набором. Эмили зарыдала, зрение затуманилось, голоса смешались, превращаясь в картину замедленного действия.

Мужской голос прорезал воздух:

– Каково состояние?

– Желудочковое состояние, – ответила одна из медсестер, продолжая давить на грудь Гэвина.

– Готовьте разряд на двести джоулей.

Приложив к его коже две широкие пластины, другой голос произнес:

– Готовьте разряд. Чисто?

Бесконтрольно содрогаясь всем телом, Эмили видела, как все, окружавшие Гэвина, отошли от кровати.

– Чисто.

Глухой удар… Тело Гэвина резко дёрнулось.

Эмили, содрогнувшись, вдохнула.

Секунда, минута, час… Эмили не знала, сколько времени прошло. Она не могла думать или двигаться. Взгляд приклеился к Гэвину, ее сердце стучало, как сумасшедшее, пока она молилась, чтоб его продолжало биться.

Глухой удар…Тело Гэвина снова резко дёрнулось.

Хаос вокруг него продолжался, когда они проталкивали воздух в его легкие и с силой давили на грудь. Эмили почувствовала, как ударилась спиной о стену, в ее голове несся товарный поезд из эмоций, когда она кричала в истерике, смутно ощущая присутствие рук Колтона на плече, пытавшегося уволочь её застывшее тело из палаты.

– Остановка сердца! – крикнула медсестра.

Врач посмотрел на монитор:

– Один миллиграмм эпинефрина.

В голове была пустота, когда Эмили переводила взгляд с бездыханного тела Гэвина к монитору, волнообразные линии на экране которого превращались в одну ровную линию. Не было длинного, раздражающего писка, или же Эмили не слышала его. Единственное, что слышала Эмили, были сладкие слова Гэвина, сказанные прошлой ночью:

«Интересно, поймет ли он, как сильно я собираюсь любить его и его мамочку, до последнего, угасающего вдоха».

«Последнего, угасающего вдоха…»

«Последнего… угасающего… вдоха…»

– Время смерти: 21.28, – мрачно произнес доктор.

Мир Эмили вращался несколько секунд, воспоминания вспышкой молнии потерялись в кромешной тьме. Горло скрутило и стянуло. Широко распахнутые зеленые глаза обожгло. Она заставляла свое тело стоять, только оно было не в состоянии. Пятясь назад и часто дыша, она больно налетела на всех четверых, стоявших за дверью. Слова приходили и уходили неясным пятном. Даже крик Лилиан был далеко. Далекие слёзы матери, только что потерявшей своего младшего сына.