Пункт проката

— А вот тут, напротив.

— Напротив? Так ведь там «Сверчок»!

— Вот в «Сверчок» и перевели. В конце прошлого века там постоянно бывал Панкреатидов. Слыхали о таком?

О Василии Панкреатидове я, конечно, слыхал. Великий мастер пера. Дважды лауреат. Читать, правда, не доводилось. Но я всегда доверял нашей критике.

— Теперь на входе там Достоевский висит, — продолжал хранитель, прихлебывая чай, — а на выходе — Панкреатидов. Ну, а тут мы устраиваемся… Еще варенья?

Сколько живу на свете, ни разу не бывал в бюро проката. Занятное, должно быть, зрелище. Поэтому я опять кашлянул и сказал:

— Любопытно было бы взглянуть на ваше хозяйство, уважаемый хранитель.

— А давайте я вам покажу! — загорелся старичок.

— А давайте, — согласился я. — Жалким пигмеям все интересно. Тем более они в отпуску.

Мы допили чай и отправились в путешествие по монастырю.

Глава 3 «Драндулёт-14»

Все-таки странно, как много порой зависит от освещения! Когда я, предводительствуемый жизнерадостным старичком-хранителем, спустился под темные от времени своды монастырского подвала, в немощном свете фонарей самые простецкие предметы представали иными — незнакомыми, грозными и слегка таинственными.

Из полумрака проступали то громоздкие силуэты детских колясок (ни за какие коврижки не положил бы ребенка в это шаткое клеенчато-трубчатое сооружение на колесиках), то неожиданно высовывался сбоку хобот древнего пылесоса. В целом все это напоминало некую помесь между лавкой древностей и ателье по ремонту отжившей бытовой техники. Хранитель бодро шествовал впереди, лавируя среди ящиков, коробок и стеллажей с ловкостью ящерицы.

Где-то во мраке равномерно и отчетливо капала вода. По стенам, густо поросшим плесенью, метались рваные тени. Короче, для полной картины не хватало только факелов, бряцанья цепей, замогильных вздохов да парочки привидений в поношенных саванах, которые бродили бы по подземелью взад-вперед со свечными огарками в исхудалых руках.

— Вот закончим ремонт, все разберем, расставим по порядочку… бормотал сквозь зубы хранитель, прокладывая дорогу среди пыльных богатств.

Я крепко приложился коленом о какой-то железный короб и зашипел от боли.

— Ч-черт, что за дребедень тут понаставлена!

— Это стиральные машины, — пояснил хранитель откуда-то из темноты. Большая редкость по нынешним временам. А это вот телевизоры пошли.

Я оглядел ряды чрезвычайно грязных маленьких экранов, едва просвечивавших сквозь толстый налет пыли. На одном из них пальцем была нарисована рожица и выведено крупно: «Толя — шельмец».

— Как вы сказали, Петр Евсеевич? Теле… что?

— …визор. Ну, наши предки любили смотреть по нему всякие картинки. Или новости слушали. Сидит этак вечером человек в кресле и «смотрит в ящик», как тогда говорили. Народный обычай такой. Скорее, даже обряд.

— А почему экран такой маленький? И вообще, отчего бы им не выпускать изображение на волю. Проще ведь!

Хранитель на минутку задумался. Но не в его привычках бы затрудняться с ответом.

— Времена тогда суровые были, молодой человек, — сказал он наставительно. — Любили, знаете ли, все в рамках держать. За пределы экрана — ни-ни. Мало ли что!

— М-да, диковатый был народ…

— Что и говорить. Вот в эту дверцу попрошу…

По крутым каменным ступеням мы спустились в другое, более просторное помещение, потолок которого терялся высоко во мгле. Я с радостью начал узнавать более привычные вещи.

— Эге, да у вас тут и машина времени есть!

— У нас, милостисдарь, все есть. Это основополагающий принцип Краснопевцева. Все и для всех.

— А я думал, они нарасхват…

— Новые нарасхват, — пробурчал хранитель. — У нас одна всего, да и то… — Он горестно махнул рукой.

— А что такое?

— Да, извольте видеть, реле времени у нее барахлит. Был даже один трагический случай…

И он поведал мне, как один видный историк захотел лично побеседовать со Львом Толстым.

Преподавал этот профессор в Ленинградском университете свою историю, писал ученые труды и достиг немалых степеней известности. Все бы хорошо, но на склоне лет стали одолевать его мысли о бренности существования, тщете мирской суеты и прочих грустных вещах. И решился он, дабы разрешить сомнения, слетать в начало XX века, потолковать с великим старцем по душам.

Сказано — сделано. Скопил профессор деньжонок (а у него оклад был хороший и очень приличная квартира на Невском), явился в Бюро проката и нанял машину времени до 1902 года и обратно с оплатой по хронометражу.

Инструктировал его лично Петр Евсеевич, в те времена совсем еще нестарый человек, с едва начинавшей редеть шевелюрой, но уже тогда столь же энергичный и жизнерадостный, как и поныне. Собственно, особо инструктировать было незачем. Все делала электроника: и доставить куда надо, и подождать, и увезти обратно — все автоматически. Переходная капсула гарантировала полную безопасность ученого пассажира.

Ну, посадили профессора в капсулу, крышку закрутили, отправили. Полет проходит нормально, самочувствие хорошее, только смотрит профессор на реле — батюшки! — а оно уже пятое тысячелетие до нашей эры отсчитывает. Сломалось, да и поди ж ты!