Пуп света: (Роман в трёх шрифтах и одной рукописи света)

Помню, что, услышав последнюю фразу, он нахмурился и глубоко вздохнул, и это пробудило во мне надежду, что, может быть, когда-нибудь он подарит мне книгу с посвящением, написанным собственноручно. Но он вздохнул только для того, чтобы сказать: «Маленькая, миленькая, умненькая Амишка». А сказал как-то так прозрачно, так определённо (для него расточительством было даже поставить три прилагательных для одного и того же!), что было ясно: из того, что я написала, он сделал абсолютно правильный вывод, что между нами разверзлась непреодолимая бездна.

Когда сегодня я думаю об этом, я понимаю (разумом), что развод был неизбежен. Я уже говорила: я всегда помнила ощущение прошедшего события, а он само это событие. Однажды, перед разводом, когда у него ещё получалось скрывать свою любовницу, мы сидели дома и вспоминали одно наше совместно проведённое лето, вечер, когда на море разыгралась страшная буря; мы сидели в таверне в Греции, пили узо и ели цацики. Такой вечер должен был запомниться. И я вспомнила: поскольку у меня сильная обонятельная намять, ко мне вернулся запах узо и цацики, смешанный с запахом соли, олеандра и йода в воздухе; я точно вспомнила запах официанта, который, очевидно, побрился перед самой сменой и побрызгался каким-то дешёвым одеколоном; вспомнила (вернее, снова вспомнила) электричество, которое невидимо потрескивало в воздухе, как будущая молния, и от которого вставали дыбом светлые шелковистые волоски на руках; вспомнила мелкое позвякивание вилок и ложек, доносившееся от прямоугольной барной стойки прямо за моей спиной, где их перетирала официантка; мне кажется, что одно время я слышала и запах тряпки, которой она их вытирала, запах тряпки, которую кипятили при температуре девяносто градусов в большой гостиничной стиральной машине; вспомнила несчастного воробья, который, обезумев от бури, прыгал за спиной моего мужа, испугавшись бушующего неба; вспомнила, что подумала тогда: «Я его так сильно люблю, но при этом нас с ним ничего не связывает». И он помнил своей «компьютерной памятью», а поскольку я не знала, с чего начать облекать в слова свои воспоминания о запахах, цветах, тактильных ощущениях, он сказал, зипуя файлы событий (это было его любимое слово, обозначавшее любое лаконичное выражение): «Помню, помню. Это было тогда, когда осадков выпало двадцать литров на метр квадратный. Был сильный шторм, тысяча двести туристов оказались в ловушке на Эвбее, по-моему, трое из них пострадали от молнии».

Это меня тогда поразило. Для меня человек — это сеть из тончайших ангельских нитей, сотканная грубыми руками апостолов, сеть, в которой как рыбы запутываются эмоциональные контексты, а не образы. Я и по сей день, когда ем домашнюю лапшу, то вместе с ней поглощаю эмоциональный контекст из детства: нёбо облепляют запахи нашей маленькой кухни, а вкусовыми сосочками языка я слушаю растворившийся голос отца, который готовит свою любимую кумановскую лапшу и рассказывает мне о своей матери и о том, как месила тесто она. Когда я сегодня ем домашнюю лапшу, помимо запаха теста, я слышу запах отцовской пены для бритья, и даже запах яиц в муке, налипшей на скалку и на сморщенную кожу бабушкиных рук, пахнущих базиликом; я слышу запах этого базилика, хотя я никогда не видела бабушку: я родилась уже после того, как она покинула этот мир. Когда я ем лапшу, я питаюсь калорийными чувствами; когда он ест лапшу, он ест понятие «лапша».

Вот так, и в этом была разница нашего «запоминания»: то есть дело было не в количестве, а в качестве памяти. Для него количество было качеством, для меня качество было качеством. Но что интересно, даже спустя столько лет я не виню его за уход: любовь не порабощает, она всегда является абсолютной свободой выбора. И не виню его за то, что он пытался оправдаться, сужая поле зрения, выдумывая какую-то якобы непреодолимую разницу между нашими воспоминаниями: любой человек испытывает потребность в самооправдании, только вот самооправдание — это как героин, прибегаешь к его услугам, и он даёт временное облегчение, снимает спазмы кризиса, пока кризис не возникнет снова, и теперь, чтобы его купировать, уже потребуется доза побольше.