Лела беспокоит меня. Еще на её свадьбе много лет назад я заметила: после того, как она встретила того мужчину, её объятия потеряли былую силу, почти погасли, как костёр, если вытащить из него самое толстое полено. А когда родился Филипп, она совсем перестала меня обнимать. Тогда она обняла меня в последний раз. Ровно шесть лет назад. И что самое ужасное: когда мы недавно обнимались у двери, вернее, пока я её обнимала, а она мне просто позволяла это делать, в квартире рядом двое занимались дикой любовью. Может быть, поэтому она не хотела обнять меня. Боже, неужели она
Вечером она напугала меня рассказом о каком-то убийстве. Это с ней сегодня такое приключилось: увидела убийство, вызвала полицию. Выяснилось, что она видела сцену репетиции двух киноартистов. У неё в квартире полно книг, я думаю, ей надо чаще выходить на улицу. Потому что она теряет связь с реальностью. Отказывается принять её. Она стала такой странной за эти пять или шесть лет одиночества, после того как тот человек,
Когда Филипп уснул (боже, я его помню младенцем, теперь он мальчик), и она отнесла его в детскую, она снова напугала меня. Мы сидели за столом в гостиной, пили кофе, разговаривали, как она вдруг спросила, встречалась ли я с параллельными вселенными.
— Какие ещё параллельные вселенные, о чём ты, Лела? — спросила я.
Она была явно разочарована моим ответом, взяла лист бумаги и провела на нём прямую линию.
— Это жизнь одной девушки. Она живёт с ревнивым маньяком. Они ссорятся, он хватает нож, хочет убить её.
В этот момент она пририсовала к прямой линии развилку, разветвив её в двух направлениях: линия стала похожа на игрек. Она смотрела на меня так, как будто я обязана была что-то понять, а потом, в полном восторге, сказала:
— В тот момент, когда этот ревнивый маньяк берёт в руки нож, появляется альтернатива. А: он её убьёт, и Б: он её не убьёт. Так?
— Логично, — сказала я.
— Нет, не так, — сказала она, бросив ручку на стол, как хозяин компании, который через много лет узнал, кто ворует у него в фирме. — Возможны и А, и Б.
— Невозможны, — возразила я, чувствуя, что какая-то другая Аня во мне решительно отвергает такую возможность, не из-за явного нарушения законов логики (или-или), а из-за жгучего гнева, вскипающего каждый раз, когда мы теряем кого-то или что-то важное для нас. Помню, как в пятнадцать лет я потеряла почти ничего не стоящий кожаный браслет, купленный на ярмарке (мне его купила Лела); я потеряла его на обратном пути и заметила только дома. Мои домашние никак не могли понять, почему я со слезами на глазах злюсь на кого-то и что-то несуществующее (на того, кто
— Одновременно может существовать и А, и не А — сказала она. — И не только может, но, скорее всего, и существует. Вероятно, это и есть правда о космосе и человеке.
Волосы у меня встали дыбом. Эти двое в соседней квартире снова занимались сексом, Филипп спал, а Лела говорила со мной о высшей и единственной истине о космосе и человеке: что всё есть иллюзия.
— Вот послушай, Аня: он убивает её во вселенной А, и она там умирает, то есть думает, что умирает, но в то же мгновение, не зная, что там она умерла, она переселяется, и душа, и тело, как при Воскресении, во вселенную Б, где она просто артистка, которая снимается в сцене убийства. И остаётся живой. При этом она понятия не имеет, что её уже убили во вселенной А.
— Ты хочешь сказать, что мы бессмертны и не знаем об этом? — осторожно спросила я, потому что всегда боялась показаться глупой перед ней.
— В каком-то смысле да. Кто знает, сколько раз я уже умирала раньше, и я сама понятия не имею, потому что я прохожу через параллельные вселенные, в которых я в