Пуповина

Она сидела на диване, ровненько, расправив плечи, положив руки на коленки, смотрела аккурат перед собой, и была, без доли сомнения, мертва. На шее её чернел широкий разрез. Кожа вдоль разреза сползла лоскутками, подсохла и обрела оттенок перегнивших осенних листьев. Под глазами набухли синяки с желтизной, а висок справа оказался разодран, будто когтями.

Но Сидоров не только поэтому понял, что Машка мертва, а из-за её души – серого силуэта, свернувшегося калачиком у ног девушки.

– Я… сейчас всё расскажу, – пробормотал Валерка. – С мыслями собирался, знаешь. Нельзя же так просто вывалить на тебя всё. Невозможно объяснить так запросто. Тут выпить надо, обдумать. Я знаю, что ты выслушаешь. У тебя же, это самое, родительский дар. Ты же особенный.

Валерка подошёл к комоду, распахнул дверцы, выставил на круглый стол стопки, бутылку водки, какие-то блюдечки, сахарницу, булки и конфеты россыпью.

– Не злись, хорошо? – продолжал бормотать. – Я не мог иначе.

Маша, к слову, была красивой девушкой. Если бы не чернушный с сине-желтым отливом шрам, не запекшаяся кровь, не впалые глаза… Молоденькая. Жить бы, да жить ещё. А сейчас типичный мертвец, коих Свиридов на работе повидал сотни.

Её душу, вывалившуюся сразу после смерти, Валерка не замечал, само собой. Шмыгал сквозь неё, дёрганными движениями, шарканьем тапок и бормотанием сильно напоминая отца. Внешностью походил, а вот характером или, скажем, умом – не очень. Валерка боялся большого города, шума, суеты и ответственности. Именно поэтому отбивался руками и ногами от предложений родителей по университетам и отправился сначала в армию по срочке, потом в техникум, а потом прямиком на местный кирпичный заводик. Может быть, если бы родители прожили дольше, они бы вколотили младшему сыну чувство какой-никакой гордости за свою жизнь, заставили бы его расти над собой, но не успели, а Свиридову было не до этого, тут бы с собственной судьбой справиться. Поэтому оставалось только наблюдать, как Валерка просиживает молодость и зрелость в деревне. Хорошо хоть дом сам себе собрал, натаскав кирпичи по блату с заводика. Одно время их там вместо зарплаты выдавали.

Но в целом – безвольный и точка. Сколько ещё эпитетов можно было на него примерить? Свиридов уже привык приезжать, помогать по мелочи. Иногда ворчал на бесхребетность брата, но разве ворчание когда-то что-то меняло?

Валерка поставил перед Свиридовым стопку с водкой и положил кусочек ржаного хлеба. На блюдце еще лежало сало, но от него Свиридова воротило.

– Я с утра не пью.

– А кто пьет в здравом уме? – спросил Валерка. У него были красные, запыленные глаза.

– Рассказывай. – попросил Свиридов устало. – Как вляпался?

Валерка выпил сам, уложил в рот ломтик сала. Рассказал.

2.

Во всем был виноват мотоцикл. Если бы не он, Валерка бы в родительский дом ни за что не сунулся. Вернее, тут обстоятельства. Хочется выбрать виноватого, вот Валерка и решил, что мотоцикл. А на самом деле, конечно, вина лежала на самом Валерке и только на нём.

Если начать издалека, то Маша неприступная же барышня. Ну на кой ей Валерка, верно? У неё мозги, мысли о карьере. Она хотела с заводика местного через год свалить в город. Не в столицу, понятное дело, а сначала в Воронеж, например. Всего семьдесят километров.

А тут Валерка, цветы, подарки, ухаживания. На Машу засматривались многие, девушка она была видная, но именно Валерка неожиданно проявил настойчивость. Он и сам от себя не ожидал, но влюбился крепко, всем сердцем.

Раза три признавался в любви, а Маша молчала, отводила взгляд. Валерка психовал из-за этого, ему казалось, что Маша специально не отвечает, мучает, а на самом деле тоже влюблена. Просто у неё карьера, а он кирпичи таскает по шесть часов день.

Мужики на работе отговаривали, мол, успокойся и забудь, она просто боится обидеть. Есть такая штука у женщин, хотят остаться друзьями во что бы то ни стало с любым, кто уделяет им внимание. Тут бы – раз – и отсечь влюбленного, а нет.

Полторы же недели назад случилась трагедия: Маша вдруг сообщила, что увольняется. Причем, как-то она там договорилась с директором, что уходит сразу, не отрабатывая долгие две недели. Вещи у неё были собраны, план намечен: перевод в тот самый Воронеж, в такой же почти завод, но покрупнее. Карьера, в общем.

Валерку как пришибли. В голове гудело, а в груди болело, причем по-настоящему, будто сердечный приступ. Он ушел домой пораньше, сославшись на болезнь, свалился лицом в подушку и лежал так до вечера. Потом ещё всю ночь и половину следующего дня. Что-то на него нашло такое, чего раньше он никогда не испытывал.

После обеда кое-как очнулся, выполз во двор и там до заката надраивал мотоцикл, чтобы отвлечься. Но не отвлекался. Тяжелые мысли крутились то так, то эдак. Вместе с ними и плохие мысли тоже. Неразделенная любовь – лучшая лазейка для греха.