Пура Менте

– Да плевать, что он думает, – махнул рукой Курт, – денег хотелось бы больше.

– Вы воспринимаете это как бизнес? – прощупывал почву Аурум.

– Десять лет на подачках, никакой монетизации, – усмехнулся Курт, – если это бизнес, то я – идиот.

– Нужно натворить какой-нибудь безобидной и дикой…

– Хрени, – подсказала Вероника.

– Да, – кивнул Аурум, – привлечь взрывное внимание, таков первый пункт аномального бузоэффекта, а второй, третий и десятый пункт сводятся к одному и тому же, но под разными углами: творить ее дальше с умным видом. Где внимание людей, там и деньги.

– И – наоборот, – поддакнула Вероника.

Курт пригладил бакенбарду, задев торчащее ухо:

– И на чем зарабатывать?

– Реклама и продажа товаров, – начал Аурум.

– Я перепроверила, посидела на форумах, – не отводя взгляда от Германа, подхватила Вероника, – людей с фобией очень много.

– Несколько человек из сельских поселений предложили продукцию без клейма ИИ.

– И как качество? – поднял брови Курт.

Аурум покачал ладонью туда-сюда:

– Фермерское. Но продукты безопасные.

Пура Менте не ставил ультиматумов, не предлагал компромиссов, он – убеждал. Так человечество отказалось от говядины, свинины, тунца, индейки и многих других «нерациональных» продуктов. Как деликатесы для богачей, желающих приготовить еду самостоятельно, и для элитных ресторанов с поварами-людьми, остались курятина и разводимая на водных фермах рыба.

Овощи, фрукты, ягоды тоже выращивали, но основной рацион всех жителей планеты состоял из сои и мяса сверчков. Поварские машины с помощью ароматизаторов, красителей, механической обработки и 3D печати превращали их практически во что угодно: в молоко, в краба, в хлеб, в плавник акулы, ореховую пасту или в семикилограммовую, идеально запеченную, рождественскую индейку с хрустящей корочкой.

Герман бродил по комнате, вслушиваясь в разговор, затем подошел к единственному окну. Была у него привычка: перед тем как опустить рулонную штору, показать стеклу средний палец. Потом он тянул веревочку, хотя можно было нажать на кнопку.

– Зачем вы так делаете?

– Спроси у ИИшки.

– Во-первых, я не могу, – зло проговорила Вероника, – во-вторых, откуда он знает?

– Так он же хренов экстрасенс, – ответил Герман и с чувством расхохотался над собственной шуткой.

– Кажется, я теперь знаю, кто залепляет сенсоры у автоматических унитазов, – задумчиво глядя в потолок, проговорил Курт и продолжил потягивать заваренный Вероникой чай. Начальник оппозиции снова словно спал, только сон был приятный.

Комнату заполнил аромат ретро-лака со специальной отдушкой «ацетон». Вероника уверенными мазками покрывала розовые ногти густым иссиня-черным гелем, так она успокаивалась. Подсыхая, лак начинал играть перламутровыми проблесками.

Аурум сел напротив «пятиминутного» наставника. Герман был недоволен тем, что его вызвали, и заодно польщен вниманием.

– Мы сделаем тебя медийной личностью, будешь твердить, что узнал страшный секрет: квинтэссенция всей работы оппозиции за десять лет в твоих руках и ты готов поделиться секретом с людьми. Но дашь шанс Сордида Менте, этому Грязному Разуму, признаться во всем самостоятельно.

Герман поковырял в ухе, смачно сплюнул и протянул:

– Мать вашу за ногу…

– У нас нет робота-уборщика, – ледяным тоном заметила Вероника.

– А ты кто? – гоготнул Герман.

– Женщина, которую нельзя оскорблять, – твердо сказал Аурум, – мне достаточно дня, чтобы превратить твою жизнь в ад. Хочешь, я взломаю всех роботов рядом с тобой? Спокойный прием пищи, сон и дефекация станут для тебя несбыточными мечтами. Или выберешь славу и возможность ударить по Сордида Менте изо всех сил?

– Герман, это твой шанс поднять оппозицию и себя на новый уровень, и наконец-то напрямую потягаться силами с ИИшкой, – Курт выпрямился на стуле и сделал голос звонче для большей убедительности, – никто не справится лучше тебя, я об этом думаю много дней.

«Больше двух – уже много», – усмехнулся про себя Аурум.

– Сордида Менте. Мне нравится, – процедил Герман. Затем, словно репетировал сотню раз, с сарказмом, растягивая гласные, произнес. – Наш большоой дообрый друг Сордида Менте.

Все молчали, Герман кивнул.

– Я в деле.

***

Герман купался в лучах славы, даже зубы согласился полечить. Люди чувствовали в нем по-настоящему своего: чуть туповатого, уверенного, не молодого и не старого, опору стабильности человечества в классическом смысле.

Никто не запрещал заниматься оппозиционным делом, так как не видели в нем ни выгоды, ни опасности. «Еще одна банальная субкультура, – говорили те, кто следил за новостями, – но этот Герман хорош, хорош».

Он блистал, он много говорил, часто заученными, подкинутыми Аурумом и Куртом, словно старшими братьями, фразами, но Герману было неважно, он просто хотел, чтобы звук его голоса слышали другие люди. Он был из тех, кто в детстве, лет до семи, думают, что их зовут Заткнись. Глаза Германа все время лихорадочно горели, он был большим и важным ребенком в теле сорокалетнего мужика.