Пурга

– Ни черта себе мелочь! Шопенгауэру легко говорить. У него служебный автомобиль с секретными документами и жетоном не угоняли.

Евгений Александрович – шериф Юго-Западного округа, подполковник полиции плеснул себе кальвадоса и поднес бутылку к рюмке Панфилова.

– Мне хватит, – остановил его Родион, – я готовлюсь стать отцом третьего ребенка.

– Ты еще на сохранение ляг.

– Мне тоже не наливай, – предупредил третий участник застолья Михаил Геннадьевич Шурупов.

– А ты кем готовишься стать? Матерью?

– Бабушкой… Завтра москвичи приезжают, надо быть в форме.

– Какие москвичи?

– Из центрального археологического музея. Бригада. На наш камень со скрижалями глаз положили. Дескать, это достояние всего народа, и место ему – в столице.

– Тот самый? – уточнил Родион.

– Да… Если не отдадим – пришлют приставов. Прямо рейдеры какие-то…

– Кому в Москве понадобился твой булыжник? У них своих некуда девать. – Шериф Никифоров в одиночку маханул рюмку кальвадоса и довольно крякнул.

– В том-то и дело, что москвичам он не нужен. Это нашего Семиструева идея. Он в Госдуму баллотируется, причем в четырех партиях сразу. Вот и нашел повод для пиара, жук. Смотрите, какой борец за народное достояние! Переправляет в столицу провинциальные реликвии, чтоб весь рассейский народ мог любоваться. Заботливый! А какая в нашем Великобельске реликвия? Камень с письменами!

– Так пускай забирает, чего ты переживаешь? – хитро усмехнулся телеведущий. – А я еще в Москву позвоню, на пару центральных каналов, чтоб осветили. А потом разоблачим. В прессу просочится инфа, что камень поддельный, а раздуть из искры пламя никакой журналист не откажется.

– Да нынче журналисты не в авторитете. Замочить их – что в сугроб высморкаться, – мрачно констатировал Евгений Александрович, – вон, опять кому-то по голове настучали. Третий день в коме. Нам депеша пришла – ориентировать личный состав на розыск преступника. Ага. В Москве настучали, а мы должны искать. Ну, конечно… Великобельск – криминальная столица.

– А что за журналист? – спросил Михаил Геннадьевич. – Я просто не в курсе.

– Ну, ты даешь. Телевизор включай хоть иногда. Этот… Бородин. «Бремя славы» который ведет. Он тут на власти не по-детски накатил в эфире, а через пару дней огреб в подъезде. Запад опять на ушах – мочим демократию накануне выборов. Даже Обама с заявлением выступил – когда вы, наконец, прекратите расправляться с оппозицией?

– Ой, хорошо, что напомнил, а то я все забываю позвонить. Скажи-ка, – с интонацией интригана, готовящего дворцовый переворот, спросил Панфилов, – если, к примеру, ты выйдешь на заказчиков данного злодейства, тебе простят утрату служебного авто?

– Вряд ли. Его угнали не для того чтобы покататься. А чтобы меня убрать.

– Пистолет тоже украли не для того чтобы стрелять.

– Ну, если найду заказчиков… Может, Москва и заступится… Министр каждый день президенту докладывает о ходе расследования, а дело на нуле.

– Тогда после банкета поговорим в спокойной обстановке. Есть у меня для тебя кое-какая информашка. За умеренную плату готов продать.

К друзьям, сидевшим в отдельном кабинете харчевни «Крепкий орешек», заглянула официантка, наряженная в форму американского полицейского. Жетон, фуражка, дубинка, наручники – все без дураков. Правда, с совсем неформенным декольте. Перед ужином даже права зачитывала – вы имеете право взять первое, второе, третье и напиться… Сама харчевня, к слову, цинично использовала модный нынче тренд – полицию. Антураж американских полицейских участков был передан с максимальной реалистичностью: столики, разделенные пластиковыми перегородками, школьные доски со схемами мест преступлений, стенды с приколотыми фото разных подонков. И портрет Брюса Уиллиса вместо президента.

– Ой, Родион… А можно с вами сфотографироваться? Моя дочка вас так любит, так любит…

– Передайте дочке, что я тоже ее люблю. Только не говорите никому, что мы тут сидим. Хорошо?

– Хорошо, хотя уже все знают. Тут везде камеры слежения. А это правда, что вы живете с простой библиотекаршей? «Житуха» писала.

– Правда. «Житуха» никогда не врет.

Официантка приобняла за талию поднявшегося из-за стола Родиона, а Шурупов запечатлел их на ее мобильник. Обалдевшая от счастья «полицейская» чмокнула Панфилова в щечку и помчалась выкладывать фото в социальные сети.

– Слушайте, ничего не меняется, – заметил шериф, – словно и не было этого года. Ресторан только сменился. А у меня пропал не пистолет, а машина.

– Не согласен, – возразил Шурупов, – ты путаешь скоротечность времени с переменами. Лично у меня изменилось многое.

– У меня, кстати, тоже, – поддержал Родион, – а время действительно летит стрелою. Со скоростью триста шестьдесят дней в минуту. Хотя есть мнение, что время неподвижно, а движемся мы.

– А машина найдется. Главное, не унывать, – подбодрил Кефира музейщик, – не забыли? Уныние – один из самых тяжких грехов. Сходи, посмотри, может, она стоит за углом.

– Это вряд ли, – с грустью посмотрел на зарешеченное окно подполковник. – И чувствую, на этот раз никакое купание в снегу мне не поможет…