Пурга над «Карточным домиком»

— Возможно. Я только хочу сказать: что бы мы ни решили, ответственность все равно ляжет на нас. И огромная. Но до утра мы все равно бессильны. Единственное, что нам пока остается — думать. Перебрать все возможные варианты. Чтобы те, кто утром отправятся на помощь, хотя бы знали, что их может ждать. Чтобы, по крайней мере, их не постигла судьба водителя вездехода.

— Что значит «те, кто отправятся»? Да я сам…

В это время дверь открылась, и директор быстро пошёл навстречу вошедшей вслед за Тамарой Евгеньевной девушке — маленькой, черноволосой, шубка наброшена на плечи, тоненькая рука сжимает меховой воротник у горла.

— Этери, до чего вы кстати! Вы просто не представляете, как вы нам нужны.

Девушка, щурясь на яркий свет, слабо улыбнулась ему, но вдруг, заметив за столом капитана, отдернула протянутую руку и чуть отшатнулась.

— Милиция? Что-нибудь случилось? Почему вы меня не предупредили про милицию?

Тамара Евгеньевна молча пожала плечами, взяла пустой кофейник и вышла из комнаты.

6

До сих пор Стеша считала, что на свете нет и не может быть ничего страшное, чем выйти на сцену и забыть слова роли. Когда такое снилось, она просыпалась и бежала босиком к книжной полке — подучить. Лавруше нынешним летом пришлось своими руками пристрелить истерзанного совой зайчонка — в его жизни это было пока самое страшное. Киля уже привык ко всем своим несчастьям и боялся лишь одного: подбежит он однажды утром к своим новым друзьям, а они ему снова скажут: «Не ходи за нами». Димон боялся зубного врача, но в сто раз сильнее боялся, что Стеша узнает об этом. То есть каждый из них уже имел какое-то понятие о том, что значит «страшно», «очень страшно», «мороз по коже».

Однако такого переживать им еще не приходилось.

Они, не сговариваясь, попятились обратно в кафе, задвинули дверь и замерли там в полутьме, тяжело дыша и стараясь хоть локтем, хоть костяшками пальцев касаться друг друга.

— …ак он… ак он на меня… оглядел… — прошептал Киля, проглатывая половину согласных.

Стеша нашла руку Димона, вцепилась в нее и с надеждой заглянула в лицо:

— Дим?.. А они живые?

— Не знаю. Надо бы посмотреть.

— Ой, не смей!

— Тебя не поймешь. То посылаешь искать-помогать, то не пускаешь…

— А вдруг нас заметят?.. Те, другие.

— Кто?

— Которые это сделали.

— Ты думаешь, что кто-то пришел раньше нас и…

Они прислушались.

Полумрак и тишина кафе, казавшиеся раньше уютными, теперь грозно надвинулись на них; от черного квадрата окна опять повеяло жутью. Даже елочные украшения превратились в десятки злых глазок, мерцающих из угла.

Лавруша тем временем, согнувшись и бормоча что-то себе под нос, возился с дверной ручкой — приматывал проволокой к крюку в стене,

— Готово. Теперь не войдут.

Димон скептически покосился на его работу и прошептал:

— Дернут посильнее — и отлетит.

Все же за запертой дверью было спокойнее. На всякий случай они отошли подальше и уселись за крайний столик.

— Никогда не думала, что от страха может быть так больно внутри, — созналась Стеша. — Хуже, чем операция без наркоза.

— Без наркоза сейчас не делают.

— Мне делали, — сказал Киля. — В горле. Но там быстро — раз, и все. А тут…

— Эх, ружьишко бы какое-нибудь. Хоть подводное. Или дедушкину двустволку.

— Зачем тебе?

— Попугать, если кто войдет.

— А может, они просто отравились все? Может, съели за ужином какую-нибудь дрянь и не заметили.

— Ага. Или сонная болезнь. Может, здесь какого-нибудь снотворного газу напущено. И мы тоже через пять минут повалимся все и будем лежать так на полу. Без-ды-хан-но.

— Вот и надо что-то предпринимать. Пока еще не поздно.

— А что? Убежать? Опять в лес, на ветер?

— Ну, нет. Еще неизвестно, что страшнее. Замерзнуть или тихонько заснуть от газа.

— Тсс-с-с… Слышите?

Они замерли, подняв лица к потолку.

— Что там?

— Кто-то ходит.

— Ерунда… Послышалось.

— Ну, хватит, — Димон встал и задернул молнию на своей куртке. — Чем сидеть здесь и трястись без толку… Я пойду посмотрю.

— И я с тобой, — подпрыгнул Киля. — Можно?

— Ишь какой прыткий стал. А нога?

— Плевать я на нее хотел, на ногу.

— Нет, — подумав, объявил Димон. — Раненые и женщины останутся здесь. Лавруша, идешь?

— Раз я не раненый и не женщина…

— А вы — заприте снова за нами. И никого — слышите? — никого чужого не пускайте.

Стеша хотели что-то возразить, но они замахали на нее и поспешно, словно боясь растерять свою решимость, отмотали дверную ручку и выскользнули в вестибюль.

…Человек лежал все так же — одна рука подогнулась под туловище, другая вытянута вперед. Будто плыл посуху кролем и голову вывернул специально набок, чтобы глотнуть воздуха. От начинавшейся лысины лоб казался вдвое больше нормального. Димон, стараясь не глядеть на двух других, присел рядом и ощупал эту выброшенную вперед руку.

— Не знаешь, где пульс должен быть?

— Не знаю, — прошептал Лавруша. — У меня вот здесь: на запястье под часами.

— Ага, нащупал. Сла-а-абенький…

— Все-таки живой.

Набравшись духу, Димон взял лежащего за плечо и сильно потряс.

— Эй, очнитесь, пожалуйста. Что с вами? Вы ранены, да?