Пурга над «Карточным домиком»

— Там в коридоре багажный кран. Такая скамейка, катящаяся по рельсам, видел?

— Ага.

— Вот тебе первый приказ: взять скамейку, закатить ее в радиокомнату и погрузить на нее передатчик.

Послышались удаляющиеся шаги, немного погодя — постукивание, пыхтение; все напряженно вслушивались, и когда раздалось: «Фу, готово» — с облегчением вздохнули.

— Теперь выкатывай его в коридор и тяни за собой. Если антенна не пройдет в дверях, отогни — она гибкая. А электрический шнур вытягивай, не бойся. Он длинный, на катушке. Ну как? Пошло?

— Ага. Легко катится. Вышел в коридор — куда теперь? Налево, направо?

— Направо. Иди не спеша. Дверь шестая или седьмая, точно не помню. На ней написано: «Лаборатория Сильвестрова, «Мнемозина». Да, и пожалуйста: все время считай вслух.

— Кого считать?

— Никого. Просто числа по порядку: один, два, три, четыре…

— Умница, — шепотом сказал капитан и пожал руку Этери, лежавшую на столе.

— Зачем? — спросил Киля. — Думаете, я считать не умею?

— Так мы сможем следить за твоей памятью. Если начнешь сбиваться, прикажем все бросить и бежать в дом лесника. Ну, давай.

— Один, два, три, четыре…

Киля выговаривал каждую цифру гораздо старательней и торжественней, чем слова стихотворения. На счете «четырнадцать» он вдруг умолк. В радиорубке затаили дыхание.

— Что случилось? Почему ты замолчал?

— Пятнадцать, шестнадцать… Дошли мы до той двери. И табличку читали… Семнадцать, восемнадцать…

— Кто это «мы»? Сколько вас там?

— Да один я, один. Никого больше нет. Девятнадцать, двадцать.

— Что на табличке?

— «Мнемозина» какая-то… Двадцать один, двадцать два, двадцать три… И снизу записка: «Идет опыт, прошу не входить». Двадцать четыре, двадцать пять…

Этери беззвучно пошевелила пересохшими губами. Капитан поймал ее взгляд, достал с полки сифон с газированной водой, наполнил стакан. Она благодарно кивнула ему, задыхаясь, отпила несколько глотков.

— Коля, теперь начинается самое важное и трудное. Ты войдешь в эту лабораторию…

— А если она заперта? Двадцать шесть, двадцать семь…

— Я скажу тебе шифр замка. Войдешь в нее — не пугайся. Возможно, на полу будет лежать человек без сознания.

— Какой человек?

— Ничего страшного, обыкновенный. Худой, в белом халате… У него очень высокий лоб. В общем, сам Сильвестров.

— Двадцать восемь, двадцать девять… Нет, высоколобого там нет. Он в вестибюле лежит, на полу… Так лежит, будто хочет гребануть рукой и поплыть.

— Значит, у него хватило сил выбраться, — сказала Этери, оглянувшись. — Я больше всего боялась, что он свалился рядом с «Мнемозиной». В зоне самого сильного излучения.

— Я войду, а чего делать?

— Прежде всего, продолжай считать. Не делай никаких пауз. И, считая, постепенно иди к окну. Там стоит большой аппарат — лампочки, переключатели, стрелки приборов. Ты что-нибудь смыслишь в радиотехнике?

— В кружке-то я занимался… Тридцать, тридцать один, тридцать два…

— Вот это молодец. Тогда входи. Когда дойдешь до аппарата, скажешь. Входи и считай.

Было слышно, как скрипнула дверь, как Киля ступил с мягкого ковра в коридоре на твердый пол комнаты, как зашуршали ролики подвесной дороги. Этери поднесла руку ко рту и прикусила костяшки пальцев, капитан прибавил звук в репродукторе. Директор и радист, стоя у них за спиной, мучились вынужденным бездельем и непрерывно курили.

— …Сорок восемь, сорок девять… Дошел до аппарата. Он, похоже, включен. Пятьдесят, пятьдесят один… Лампочки горят, гудит слегка…

— Коля, посредине прямо перед тобой — широкая никелированная пластина. По углам две защелки. Видишь?

— Да…

— Отстегни защелки и открой ее.

— А как она?.. Ага, понял… Сейчас… Во — сама подскочила. Пятьдесят три, пятьдесят четыре…

— Что ты видишь перед собой?

— Вроде магнитофон… Или даже два… Пятьдесят пять, пятьдесят шесть, пятьдесят семь… Один с широкой лентой, другой с тонкой… Пятьдесят восемь, пятьдесят девять… Широкая кончилась вся, катушки остановились.

— А тонкая?!

— Еще крутится… Шестьдесят, шестьдесят один… Но тоже совсем мало осталось… Скоро остановится.

В радиорубке произошло движение. Все словно качнулись вперед, но капитан, раскинув руки, удержал: «Не мешайте ей!» Этери напряглась, откинула волосы со лба и вдруг начала говорить быстро и решительно, не обращая ни на кого внимания. Каждая фраза звучала отчетливо, как команда, и тем страннее казались просительные, умоляющие интонации, прорывавшиеся время от времени в ее голосе: