Пурпур и яд

Марий еще надеялся на помощь рабов. К ним были посланы глашатаи с обещанием свободы. Но рабы не поверили Марию, зная, что он не раз отказывался от своих слов. Не явились и римские всадники, услыхав, что Марий освобождает рабов. Страх перед рабами всегда толкал в объятия к нобилям. Вместо того чтобы явиться в храм Цереры, всадники собрались в храме Конкордии. Совместно с сенаторами они выделили делегацию к Сулле. Речь шла о капитуляции. Оставленный всеми, Марий бежал за Тибр,

Наутро был созван сенат. Лица отцов города, проведших бессонную ночь, отсвечивали зеленью. Щеки Суллы покрывал румянец. Глаза его сверкали весело и молодо. Теперь уже никто не мог ему помешать отправиться на войну с Митридатом.

ПЕРЕД СТЕНОЙ

Перед стеной стояли двое: один в коротком плаще, который римляне называют трабеей, другой — в гиматии до пят. Если бы не предосторожности, с какими они подошли к стене, их можно было бы принять за обычных посетителей. Впрочем, лицо римлянина, белое, с багровыми наростами на щеках, говорило, что его привлекло сюда не праздное любопытство. Задрав голову, римлянин высчитывал высоту стен, вымерял расстояние между двумя башнями.

— Двадцать один фут, — сказал Сулла. — Семь рядов квадров при высоте каждого в три фута. Недурно! Да и кладка кажется прочной.

— Это работа Перикла, — услужливо подхватил Кафис. — Стена укреплена перед началом войны с лакедемонянами. И этот участок сохранился, несмотря на бедствия последующих времен. Так умели строить в ста…

Сулла обратил к говорящему тяжелый взгляд, и Кафис запнулся на полуслове. За год службы у Суллы он уже знал переменчивый характер консула. В поведении его могущественного покровителя не было логики. Он мог простить самые тяжелые преступления и мстить за безобидную шутку. Никогда нельзя было предугадать, как Сулла воспримет твой совет, просьбу и даже лесть.

— У вас, эллинов, на каждом шагу достопримечательность, — проговорил Сулла едко. — За каждым камнем — великое имя! Но меня не остановят призраки. Моим таранам безразлично, какие крушить стены. Сколько лет можно собирать проценты с былой славы! Ты говоришь — Перикл? Значит, и он среди моих недругов! И Фемистокл, и вся эта фаланга болтунов. Что ж, если Марс дарует мне победу, я прикажу пронести статуи в триумфальном шествии. А потом я сброшу их с Тарпейской скалы.

Кафис с ужасом слушал Суллу. Нет, это не обычная вспышка гнева. Сулла не бросает слов на ветер. Он объявил войну не Митридату, не афинянам, соблазненным посулами царя, а самой истории. Он будет сражаться не с Аристионом, а со славой города.

Стук копыт прервал гневную речь Суллы и горькие размышления его спутника.

— Счастливый! — доложил Мурена, спешившись. — Лагерь разбит, как ты приказал. Я поставил над баллистариями Атея. Но нет леса для военных машин.

Сулла удивленно расширил глаза. Сделав несколько шажков, он протянул руку в сторону рощи, сверкавшей свежей зеленью.

— А это разве не лес, мой Мурена! Платаны пойдут на балки для катапульт. Лавры пригодны для кольев лагерной ограды, если, конечно, очистить от листьев. А что делать с листьями, придумай сам.

Мурена замялся. Может быть, консул забыл, что под этими платанами, приветливо раскинувшими свои ветви стоял Сократ. Здесь он вел свои насмешливые беседы. Сюда Же он призывал муз и верил, что они придут.

— Это священная роща! — ответил Мурена невнятно.

— Ах, да… — с деланной рассеянностью произнес Сулла. — Но какому она посвящена богу?

— Герою Академу! — еле выдавил из себя Кафис.

— Академу! — оживленно воскликнул Сулла. — Значит, мне будет помогать Академ.

Дав Мурене знак, чтобы он удалился, Сулла мягко взял Кафиса за руку. В этом жесте чувствовалось доверие. Гнева словно и не бывало.

— Платон — мой кумир, — ораторствовал Сулла. — Невежественная толпа расправилась с его учителем Сократом. Это предки тех афинян, которые избрали своим предводителем Аристиона, отъявленного демагога и лжеца. Открытая Платоном истина бессмертна, как он сам. По природе своей люди различны. И божество при их рождении к одним примешало золото, к другим серебро, а к третьим — железо и медь. Власть должна принадлежать истинно мудрым, знающим себе цену. Их воля — закон для всех.

Сулла остановился.

— Так ли я излагаю учение мудрого Платона?

— Так! — отвечал Кафис глухо. — Только Платон запрещал своим правителям и подчиненным им воинам иметь у себя всякое частное имущество. Они должны находиться на содержании общества и не обладать деньгами, чтобы не заразиться страстью к ним.

— Но это неосуществимо! — воскликнул Сулла. — В каждом учении надо брать то, что под силу людям. Ведь к такому выводу, как тебе известно, пришел сам Платой в конце своей жизни.

Сулла повернул голову. Его слух уловил удар топоров. Выполняя его приказ, воины Мурены вырубали Академию.

Начальник баллистариев Атей долго топтался у претория. Сулла приказал ему доложить о готовности баллист. Но как это сделать, если уже полдень, а консул спит. Из отверстия палатки доносился храп, свидетельствующий, что патриций такой же человек, как он, плебей.