Пурпур и яд

— Я думаю, — сказал царь жестко, — тебе известно содержание договора моего деда Фарнака с херсонеситами. И хотя он не был возобновлен моим отцом, обещание остается в силе.

Митридат спрыгнул с помоста и взял Диофанта за плечо. Несколько мгновений они шли молча. Эллин то и дело бросал на царя взгляд. В нем сквозило удивление. Кажется, он ожидал, что Митридат раскроет ему свои истинные намерения и объявит все сказанное прежде шуткой.

— Итак! — сказал Митридат, не поворачивая головы. — Ты разобьешь скифов. Но этого мало. Ты должен сделать их моими друзьями!

— Как тебя понять? — воскликнул Диофант.

— Понимай, как сказано! Победи и сделай их друзьями! Так, чтобы у котла на агоре среди тех, кто пьет за мое здоровье, были и скифы! Это смелые и мужественные воины. И один из них — мой побратим.

— Война со скифами — не лучший путь к твоей цели, — вставил Диофант.

— Но я не могу терять и дружбу эллинов! — возразил Митридат. — Без их помощи мне не справиться с Римом.

— Итак, необходимо посадить в одну лодку эллинов и скифов, чтобы они ее не перевернули, — подытожил Диофант.

— Совершенно верно! — обрадованно воскликнул Митридат. — Ты понял мой план.

— Но сумею ли я его осуществить, — молвил Диофант. — Тебе удобнее управлять кораблем с такой командой.

— Ты хочешь сказать, что в моих жилах смешалась кровь эллинов и варваров?

— Да! — сказал Диофант.

— Но ведь помощи просят эллины. Во мне они всегда будут видеть варвара, посягающего на их демократию.

Диофант поднял вверх ладони.

— Не знаю, как скифам, но мне приятно быть побежденным.

ХЕРСОНЕС

Третьи сутки дождь висел над Херсонесом. Тысячи водяных нитей сплетались в полупрозрачную и невесомую завесу, окутывающую красные кирпичные кровли, грозные башни крепостной стены. Капли как добрые вести стучались в стены и двери домов. Мутные потоки стекали по плитам агоры и камням мостовых, заполняя канавы и цистерны. Вода бурлила и плескала с такой небывалой щедростью, о какой не помнили старики. Даже в свитках местного летописца Сириска, запечатлевшего чудеса покровительницы города Девы, не упоминалось о таком дожде. Не иначе его наслал Зевс Тучегонитель, чтобы очистить город от скверны — желтой пыли скифских степей. Она проникала во все трещины и щели, складки и поры. Она задушила виноградники, сожгла загородные сады.

И теперь пришел ей конец. Ливень с озорством и лихостью смывал въедливую скифскую пыль и вместе с нею позор прошлых лет. Словно и не было унизительных подарков скифским царям, их высокомерных посланий, грубых угроз и жалких извинений. Ливень очищал город, обволакивал его пеленой, прятал от жадных и завистливых взглядов.

Когда дождь иссяк и солнце высушило влагу, казалось, что Херсонес родился для новой жизни. Каждый камень предстал в своей первозданной чистоте, в паутине покрывавших его трещин, в неровностях, в шероховатостях, в выбоинах от ударов первых каменотесов.

И как в первый день жизни города, запел колокол, возвещая неслыханную радость. В море, очищенном от тумана, показались паруса.

— Корабли Митридата! Корабли Митридата! — гремела медь, и ей вторили ликующие голоса.

В эти минуты город был подобен наклоненному светильнику. Опустели западные и южные кварталы. Вымерла агора. Все живое перелилось в гавань, черневшую тысячами голов, сверкавшую белизной одежд. Люди бросались друг другу в объятия, плакали, не скрывая слез, пели.

Разрезая волны, в гавань вошел «Фарнак»с уже подобранными парусами. Гордо развевалось полотнище со звездой и полумесяцем — эмблемами понтийских царей. Имя корабля напоминало херсонеситам о понтийском царе, заключившем с ними союз.

С борта полетели канаты. Метко накинутые на осмоленные столбы, они притянули триеру к молу. Бесшумно опустились сходни. Херсонеситы подхватили их и укрепили своими телами. Первым спускался человек в блестящем чешуйчатом панцире и обшитой бахромой накидке. На голове его был коринфский шлем, украшенный голубым пером.

— Диофант! Диофант! — ревела толпа, уже знавшая, что Митридат поставил во главе своих кораблей и воинов не перса, не каппадокийца, а эллина. В городе, окруженном варварами, это воспринималось как проявление особой симпатии молодого царя к Херсонесу.

Диофанта встретил первый стратег херсонеситов Дамосикл. Диофант вглядывался в лицо этого еще крепкого человека, на котором запечатлелись следы недавних невзгод.

Рукопожатие стратегов вызвало взрыв восторга. Синопеец и херсонесит, подданный царя и свободный гражданин, они были эллинами, детьми рассеянного по всему миру народа. И Понт соединил их. Ибо Понт — это путь, связывающий тех, кого разъединила судьба.

С высоты угловой башни, куда Дамосикл повел гостя, открывался прекрасный вид на окрестности Херсонеса. Диофант долго не мог оторвать взгляда от виноградников и садов, разделенных бухтами и заливами. Море глубоко вдавалось в сушу, и бухты казались голубыми лепестками какого-то удивительного цветка. Неужели его растопчут скифские кожаные сапоги? Диофант поймал взгляд Дамосикла. В нем была надежда и тревога. Он вспомнил напутствие Митридата: «Победить и завоевать дружбу!»