Пурпур и яд

Митридат схватился за поручни. Можно было подумать, что увидел город впервые. Нет! Открывшееся зрелище не радовало его и не вызывало умиления. В давно знакомом ему облике столицы он уловил что-то размягченное и мечтательное. Словно и впрямь она была основана влюбленным юношей, а не грозным воителем, изгнавшим амазонок. Где башни цитадели? Где мачты боевых кораблей?

Митридат резко повернулся и, не дожидаясь, пока укрепят сходни, спрыгнул на берег.

Он широко шагал, не замечая обращенных на себя взглядов, не слыша приветствий. Во всем его облике ощущалось жадное нетерпение. Не успевшие отрасти волосы еще более подчеркивали юношескую неугомонность. Он был жестким и колючим, словно северный ветер со снегом, что здесь называют «скифом».

Синопа строила корабли. Это известие, как гигантское эхо, обогнуло Понт Эвксинский. Все, кто умел держать в руках топор, ладить снасти, крепить паруса, кто рассчитывал найти работу, спешили в Синопу. На запах наживы, как мухи на мед, слетались предприимчивые купцы.

Из Фазиса, что в стране колхов, пришло полотно, соперничавшее по плотности с египетским, а из земель мосхов, где пчелы роятся на деревьях, — воск. Танаис, этот северный Нил, прислал молодых рабов. Они были светловолосы, крепкотелы, неповоротливы, как медведи. Никто не мог понять их варварского наречия.

В обоих гаванях города росли горы бревен, отесанных брусьев, досок. Тут была прославленная питиунтская сосна для мачт, пантикапейский дуб для килей, вифинская пихта, незаменимая для рей и весел, не знающий себе равных диоскурийский ясень, твердый, как кость, колхский самшит. Из-за Таврских гор на верблюдах доставили несколько бревен железного дерева. Арабские купцы уверяли, что под водою оно сохраняется двести лет.

Рубкой отборного леса, предназначенного для великого флота, ведали опытнейшие дровосеки. Они не были знакомы со знаменитой «Историей растений» Феофраста, но по вековому опыту знали, как выбрать лучшие деревья, как их рубить, когда снимать кору, как хранить. Пихты были срублены на лунном ущербе, чтобы древесина была крепче, сосны — когда на них нет шишек. Бревна бука мочили в воде, чтобы они не гнили, а отесанные брусья смазывали коровьим навозом, чтобы быстрее сохли.

Синопа превратилась в огромную мастерскую. В верфях целая армия ремесленников обтесывала, строила, пилила, конопатила. В городском предместье Армене не умолкали удары молотов. Опытные мастера, потомки халибов, ковали медные листы, чтобы превратить корабли в гоплитов. В арсенале под руководством прославленного Никонида строились баллисты и другие военные машины. Нашлась работа ткачам и косторезам. Даже знатоки Гомера, от которых не ожидали пользы, были заражены корабельной горячкой. Они предлагали названия судам, которые пока еще были бревнами или даже горделивыми соснами где-нибудь в Париадре или в горах соанов: «Амфитрита», «Протей», «Медуза», «Тритон»… Все имена морских богов были исчерпаны, и тогда пошли в ход женские имена — греческие, персидские, армянские: «Аристо», «Эро», «Миттина», «Мендико», «Сотерида», «Коттиха», «Роксана», «Нисса». Флагманскому кораблю Митридат дал имя «Хрест».

Рождался великий флот. Синопа была его матерью. Если первые ее сыновья закрепили за нею прозвище «покровительница искусств и наук», то новое детище должно доставить Синопе славу владычицы морей, понтийского Карфагена. Милет и Галикарнас, Афины и Коринф строили корабли из понтийской сосны, чтобы угрожать ими Понту. Теперь Понт будет иметь свой флот, равного которому не видел Гелиос. Понт Эвксинский тесен для этого флота. Ему нужны просторы моря, которое теперь называют Римским.

Одновременно со строительством флота в Кабире, выше слияния Лика и Ириды, воздвигался дворец. По специально проложенной дороге туда везли квадры мрамора, статуи, саженцы редких деревьев для парка, животных для зверинца. Митридат начинал новую жизнь.

САРАНЧА

Агенты Тития рассыпались по Вифинии, как саранча. Всюду, где только они появлялись, слышались вопли, плач, бессильные проклятия. Мычали уводимые из хлевов коровы, блеяли овцы. По дорогам к Никомедии тянулись толпы Девушек и юношей с серыми от горя лицами. Там их уже ждали корабли предприимчивых делосских работорговцев. А где-то в морском тумане виделся Рим, подобный чудовищу из легенды о Крите. Как Минотавр, он пожирал сыновей и дочерей поселян и ремесленников. Их слезы и горе становились золотом, наполнявшим кованые железные сундуки Тития и его римских компаньонов.