Пурпурная лилия

Она ждала его, и все равно его появление в дверях было для нее неожиданным. Он уже натянул на себя бриджи и сапоги и теперь надевал рубашку. Его ничуть не смутило то, что он одевается при ней, зато Сабрина совсем растерялась. Волосы у него были еще мокрые, и Сабрина подумала, что он только что принимал ванну, а так как он не сделал ни единого движения, чтобы застегнуть рубашку, она отвела глаза от его курчавой груди.

— Я могу прийти позже, если вам неудобно, — чувствуя, что краснеет, сказала она.

Бретт равнодушно пожал плечами. Он подошел к буфету и, открыв одну из коробок, достал сигару. Раскурив ее, он пристально посмотрел на Сабрину.

— В вашей записке сказано, что вы хотите немедленно говорить со мной. «Немедленно» — это или сейчас или на следующей неделе. Выбирайте.

Начало было малообещающим. Сабрина не возражала бы, если б он вышел к ней одетым, тогда она по крайней мере не видела бы его мускулистой крепкой груди. Во рту у нее пересохло, и она не знала, куда девать глаза, тем не менее набралась смелости.

— Я хочу вернуться в Накогдочез. Наступила мертвая тишина. Сабрина напрасно ждала ответа и, не дождавшись, подняла голову.

Зажав во рту сигару, он задумчиво рассматривал ее, потом медленно выпустил дым.

— Почему?

Сабрина боялась этого вопроса, потому что не могла прямо сказать; да, я боюсь вас, боюсь унижения, боюсь, что буду сама просить дать мне хотя бы то, что вам не жалко.

— Потому что там мой дом. Бретт покачал головой.

— Нет.

— Прошу прощения? — не поняла Сабрина, но уже начиная сердиться.

— Ваш дом там, где я прикажу вам жить.

А я решил, что вы будете жить здесь.

Сабрина решила держать себя в руках, поэтому до боли сжала пальцы в кулачки.

— ; Мне тут плохо. Я… я… я думаю, нам обоим будет лучше, если я вернусь в Накогдочез. Бретт усмехнулся и изогнул бровь.

— Обоим? Что, моя дорогая подопечная, вы имеете в виду?

Это животное радуется моему несчастью, взъярилась Сабрина и, не в силах больше терпеть его издевательств, бросила ему в лицо:

— О, хватит, черт вас возьми! Глупо же! Вы никогда не хотели быть моим опекуном, а я не хочу быть вашей подопечной! Для обоих из нас лучше как можно меньше дел иметь друг с другом! — Он не двинулся с места и не отвел глаз от ее пылающего лица. — Я не хочу бороться с вами, Бретт, и если нам удалось последние несколько недель прожить без стычек, дело времени… Она не договорила и пошла к двери. Бретт аккуратно положил сигару в медную пепельницу и, догнав ее, стал рядом, обдавая ее запахом табака.

— Дело времени?..

Сабрина судорожно вздохнула. Его близость мучила ее. Она ни о чем не могла думать, кроме как об исходящем от него тепле, о том как она была счастлива в его объятиях. Униженная предательством собственного тела и не в силах больше выносить его взгляд, она сказала:

— Боюсь, вы заведете меня слишком далеко. Он сухо рассмеялся.

— Я заведу вас? Радость моя, да это вы заводите меня!

Все еще опасаясь его и не желая вдаваться в смысл его слов, она спокойно проговорила:

— Это лишь подтверждает мои слова. Для нас обоих лучше, если я уеду из Нового Орлеана и мы будем видеться как можно реже.

Словно устав притворяться, Бретт тяжело опустился в кресло. Он холодно произнес:

— Вам, видимо, очень неприятно мое опекунство?

Сабрина удивленно уставилась на него.

— Оч… ч… чень, — почти прошептала она, мучительно желая проникнуть в его мысли.

— Очень? Всего-то? — иронически переспросил он. — Оно допекает, мучает вас? Сводит с ума? Ведь я теперь распоряжаюсь вами и вашим хваленым богатством?

Что-то было в его голосе, что насторожило ее. Он словно был обижен. Но чем? Бретт не дал ей подумать.

— Нет?

Недовольная этим разговором, Сабрина быстро ответила:

— Да, да! Иногда это просто невыносимо!

— Только иногда?

— Все время! — выпалила Сабрина, уже ничего не соображая. — Я бы все отдала, только чтобы избавиться от вас!

Казалось, он остался доволен ее ответом.

— Вы всегда удивляете меня, Сабрина. Ее чувства легко можно было прочитать на ее лице.

— О чем вы? Ведь вы сами знали, что рано или поздно я восстану против вашей власти.

— Чем же я ограничил вашу свободу? — учтиво поинтересовался Бретт.

— Ничем! Но это ничего не меняет… Я не желаю жить в вашем доме, а если вы будете меня заставлять, то подам в суд.

— А, понятно. Я могу оставаться вашим опекуном, пока не мешаю вам делать то, что вы хотите, — сурово проговорил он. — Вот в чем дело. Ваш отец испортил вас, дорогая, и сделал самой себялюбивой дрянью, какую я когда-либо встречал в жизни.

Обиженная и напуганная, Сабрина отвернулась, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы. Это нечестно. Это несправедливо. Ей все было позволено, но она никогда не пользовалась этим. Она чуть было не выдала, как больно он задел ее, но ее гордость пришла ей на помощь.

— Вы не имеете права меня судить… Ведь вы даже не знаете меня!

— И слава Богу! — сказал он, вставая. — Но я могу судить вас, потому что ваш отец дал мне это право, и в будущем я собираюсь всерьез воспользоваться им.

Слезы мгновенно высохли.

— Я ненавижу вас, Бретт Данджермонд! И я все сделаю, чтобы вы не были моим опекуном!