Пурпурная мумия

— Удивительно! — сказала она наконец. — Мы прожили всего четыре года вместе, а думаем одинаково. Даже когда между нами расстояние пять тысяч километров!

— Не-мед-лен-но иди к врачу! — закричал я.

— Я зво-ню те-бе от вра-ча! — ответила Майя.

Под ложечкой у меня неприятно заныло. А она продолжала весело болтать:

— Понимаешь, я вчера почувствовала себя не очень хорошо. Какое-то легкое недомогание. Сегодня пришла в клинику. Сделала все анализы. И что ты думаешь? Когда стали делать просвечивание, нашли, что лимфатические узлы где-то в поджелудочной области у меня чуть-чуть увеличены. Доктор Эйтров на меня так накричал, так накричал. Вы, говорит, культурная женщина, а приходите на обследование так редко, и вот, говорит, лимфатические узлы у вас увеличены на два процента. Как тебе это нравится?

— Нравится, — прошептал я. — Продолжай, Майя…

— Ну, а дальше все очень просто. Мне ввели на всякий случай сыворотку и для гарантии приказали явиться через полгода для повторной инъекции! Правда, интересно?

— Правда, Майя… — сказал я.

— Да что ты там такое бормочешь! Как дела с Пурпурной мумией?

— Она умерла… То есть ее порезали на части. Копии в подвалах.

— А теория Андрова подтвердилась?

— Н-не знаю. Приеду — расскажу.

— Да, да, милый, приезжай скорее, я так скучаю!..

— Завтра буду дома!

— Жду! До встречи!

— До встречи.

Лицо Андрова сияло, когда я вышел из кабины. Он обнял меня и крепко прижал к себе.

Я почему-то рассмеялся.

— А чему вы радуетесь? То, что у Майи на два процента увеличены лимфатические узлы, еще не доказывает вашу теорию существования антимиров и антикопий наших людей.

— Это неважно. Главное, ваша жена здорова. Я так волновался…

— Неужели вы так верите в существование антимиров, в существование зеркальной копии нашего мира? — спросил я его серьезно.

— Вы тоже, кажется, в нее поверили, — ответил он уклончиво, — иначе вы бы не приняли так близко к сердцу судьбу Пурпурной мумии…

Я смущенно улыбнулся. Действительно, почему я так боялся за Майю? Моя жена и ее зеркальное изображение, принятое по радио из космоса, — что между ними могло быть общего? Конечно, ничего!

— Если вы верите в существование антимиров, тогда продолжайте ловить и расшифровывать эти чудесные сигналы из глубин Вселенной… Ищите… Может быть, вы найдете не совсем то, на что надеетесь, но все равно это будет важно…

— Я обязательно буду это делать, — задумчиво сказал Андров. — И не только я. Но сейчас меня поразила мысль доктора, который препарировал Пурпурную мумию.

— Какая?

— Там, во Вселенной, знают, как по радио передавать объемную развертку, но не знают, как лечить лимфосаркому…

— Ну, и что же?

— Нужно послать им информацию, как лечить лимфосаркому. Обязательно. Для них это очень важно…

— Для кого и где?

— Для тех, кто передал по радио Пурпурную мумию.

— Так ведь сигналы шли миллионы световых лет! — возразил я.

Андров нахмурился и потер лоб…

КОГДА ЗАДАЮТ ВОПРОСЫ

Эти ежегодные встречи мы называли «капустниками» в память о далеких призрачных временах, когда мы были студентами. Уже стоит на Ленинских горах шпилястый университет, и еще пятиэтажный ковчег физфака давно обжит новыми поколениями будущих Ломоносовых и Эйнштейнов, физики и лирики давно спорят в благоустроенном зале со звуконепроницаемыми стенками, а мы не можем забыть сводчатые подвальчики под старым клубом МГУ на улице Герцена. И каждый год мы собираемся здесь, смотрим друг на друга и ведем учет, кто есть, а кого уже нет. Здесь мы разговариваем про жизнь и про науку. Как и тогда, давным-давно…

Так было и на этот раз, но только разговор почему-то не клеился. Никто не высказал ни одной интересной идеи, никто не возразил тому, что было высказано, и мы вдруг почувствовали, что последняя интересная встреча состоялась в прошлом году и что теперь мы можем только повторяться.

— Мы вступили в тот прекрасный возраст, когда идеи и взгляды наконец обрели законченную форму и законченное содержание, — с горькой иронией объявил Федя Егорьев, доктор наук, член-корреспондент академии.

— Веселенькая история, — заметил Вовка Мигай — директор одного «хитрого» института. — А что ты называешь законченным содержанием?

— Это когда к тому, что есть, уже ничего нельзя прибавить, — мрачно пояснил Федя. — Дальше начнется естественная убыль, а вот прибавления никакого. Интеллектуальная жизнь человека имеет ярко выраженный максимум. Где-то в районе сорока пяти…

— Можешь не пояснять, знаем без твоих лекций. А вообще-то, ребята, я просто не могу поверить в то, что уже не способен воспринять ничего нового, ни одной новой теории, ни одной новой науки. Просто ужас!

Леонид Самозванцев, кругленький маленький физик с уникальной манерой говорить быстро, проглатывая окончания и целые слова, вовсе не походил на сорокапятилетнего мужчину. При всяком удобном случае ему об этом напоминали.

— Тебе, Ляля, жутко повезло. Ты был болезненным ребенком с затяжным инфантилизмом. Ты еще можешь не только выдумать новую теорию пространства-времени, но даже выучить старую.

Все засмеялись, вспомнив, что Ляля, то бишь Леня, сдавал «относительность» четыре раза.