Пурпурное сердце

Бег я люблю всем сердцем. Я не хвастаюсь, но мое сердце создано для бега. Здесь есть два момента. В физическом смысле сердце должно быть большим и сильным, чтобы качать кровь при такой нагрузке. Но есть и моральный аспект — сердце должно быть храбрым, чтобы выдерживать такой напряженный темп. Пока мы бежим, я думаю, что мое сердце сильнее, чем у того парня, что бежит следом. Если он начнет догонять меня, мне придется шире раскрыть клапаны своего сердца и бежать уже на чистых эмоциях. Тогда тело превращается в машину. Ноги работают, словно поршни двигателя. Вы ведь не думаете о том, как работает двигатель, когда управляете автомобилем? Он просто пашет.

Я всегда выигрываю, когда бегу сердцем.

Это не значит, что однажды на финише меня не обойдет кто-то другой, у кого сердце окажется выносливее. Я просто хочу сказать, что пока такого не случалось.

Выходя на финишную прямую, я вижу Робби. Он в числе болельщиков, расположившихся у финишной черты. И может запросто коснуться меня рукой, когда я пронесусь мимо.

Я хочу дать ему понять, что вижу его. И что мне это не безразлично. Поэтому я салютую ему. Просто поднимаю вверх два пальца. Я никогда этого раньше не делал, но значение этого жеста мне кажется понятным. «Привет, малыш».

Отдышавшись, я оглядываюсь на него, и он салютует мне в ответ.

Робби нельзя назвать прирожденным спортсменом, но он приобщается к спорту через меня. Я думаю, что на следующие соревнования я возьму его с собой. Мне кажется, это должно стать традицией.

Я бегу еще одну дистанцию и опять выигрываю. И снова салютую Робби.

Эндрю соревнуется в опорном прыжке, но ему сегодня не везет. После неудачного приземления он вывихнул плечо. Конечно, не так сильно, чтобы обращаться в больницу, но всю дорогу домой он потирает больное место. А может, ему и следовали показаться врачу. Но с Эндрю никогда не поймешь, что ему нужно. Впрочем, что можно сделать с такой травмой? Остается просто терпеть боль.

— Смажь мазью, — советую я, когда мы идем домой.

— Да ладно, чего там, — отмахивается он. Ему не хочется, чтобы его жалели, так что разговоры ни эту тему бесполезны.

Я оборачиваюсь и вижу, что сзади Робби. В тридцати шагах.

Видите ли, мне показалось, что мы стали немного ближе друг другу. И рассчитывал, что он пойдет вместе с нами в одной команде.

Я показываю ему жестом — идем с нами.

Он опять смотрит в небо, как будто не замечает меня.

К нашему приходу мама испекла печенье. Из овсяной муки с шоколадной крошкой.

— Чем сегодня занимались, мальчики? — спрашивает она.

Я думал, она знала, что у меня соревнования. А может, она специально задает этот вопрос, чтобы не тянуть меня за язык.

— Мы вдвоем ходили на мои соревнования по бегу, — говорю я.

Робби запихивает в рот сразу два печенья, так что разговор приходится вести мне одному.

— Прекрасно, — говорит она. — Я рада, когда вы вместе.

Действительно, для нас с Робби это был лучший день, потому что мы были вместе.

А теперь расскажу о другом эпизоде, который произошел через два года, когда я уже был призван в армию, но еще не отбыл на войну.

Я захожу в магазин отца. Заступаю на рабочую смену.

Робби уже там, в кожаном фартуке, какие обычно носит отец и заставляет надевать и нас, когда мы работаем в магазине. Робби иногда работает на складе, но сегодня отец учит его готовить краску.

Они оба смотрят на меня, как на инопланетянина.

— Уолтер, — говорит отец, — что ты здесь деваешь?

— Я работаю здесь.

— Сейчас тебе не нужно работать. Ты ведь призван на службу.

— Да, но пока я здесь. Я имею в виду, я ведь еще не уезжаю. — Мы никогда ничего не обсуждаем. Самые важные события нашей жизни мы нос принимаем как должное.

— Ты можешь уехать надолго, — говорит отец. — Так что сейчас улаживай свои дела. Это твое время.

Робби молча слушает нас.

Я говорю:

— Здорово, отец. Не это ли говорят тем, кто отправляется умирать?

Зря я это сказал. Мы молча смотрим друг на друга, и каждый из нас понимает, что лучше бы я промолчал. Я чувствую себя комедиантом, умирающим на сцене.

— Погуляй со своей девушкой, — произносит отец, закрывая щекотливую тему. — Пригласи ее на обед или купи цветов, если можешь себе это позволить. Если это дорого, прогуляйтесь к морю. Она надолго остается одна. Для девушки это нелегкое время.

— Хорошо, отец.

Я поворачиваюсь и выхожу из магазина. И уже на улице испытываю какое-то невероятное чувство свободы, потому что мне больше не придется продавать хозтовары.

— Уолтер!

Я оборачиваюсь и вижу Робби, который кричит мне вслед.

— Ты не должен был так говорить!

Он стоит, широко расставив ноги, как всегда в решительный момент. Как будто так ему легче противостоять любому удару. Прямо над его головой вывеска «КРОУЛИ И СЫНОВЬЯ. ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ ТОВАРЫ». Он выглядит таким взрослым в кожаном фартуке. Совсем мужчина. Хозяин.

Я думаю: «Да поможет тебе Господь, Робби, ты теперь второй мужчина в семье, новый наследник».

— Прости, — говорю я.

И шепотом желаю ему удачи.

Глава тридцатая Майкл