Пурпурные крылья

— Один из многих моих скрытых талантов. — Он сел на край кровати и оперся на левую руку, перекинув ее через Танины ноги.

— Помимо всего прочего, — пробормотала она.

— Ты хочешь оспорить мой кулинарный дар?

— На самом-то деле нет. Спасибо за завтрак.

— Не стоит благодарности.

— Почему ты не ешь?

— Еда для меня не главное. Я ухитряюсь выживать на жидкой диете.

С таким-то телом? Возможно, эти быстрорастворимые напитки стоят того, в конечном счете.

Он слегка прикоснулся к ее лбу.

— Как ты себя чувствуешь сегодня утром?

— Кажется, нормально. Хотя я и была несколько сбита с толку, когда проснулась. Мне показалось, что я нахожусь в краю… лошадей.

— Ты помнишь, что приключилось вчера вечером?

— На меня напал муж клиентки. Он использовал мою голову, как стенобитное орудие, а затем ни с того, ни с сего прекратил меня избивать. Это был ты?

— Да, это был я.

— Ладно, учитель, я сдала экзамен?

— Да, но мне придется снять баллы за кривляние. — Он наклонился и поцеловал ее в лоб. Кожу в том месте, куда он ее поцеловал, стало покалывать. Это было приятно.

— У тебя это уже вошло в привычку?

— Ты о спасении твоей жизни? Пожалуй, так оно и есть.

Она смотрела на него, качая в изумлении головой.

— Ты не считаешь, что игра в линчевателя упечет тебя в тюрьму или того хуже?

— У меня нет таких опасений.

Таня видела, что он не бравирует перед нею. У него действительно не было этих опасений. Она улыбнулась от вида его волос. Они выглядели растрепанными, словно он всю ночь их взъерошивал. «Ты никогда не добьешься от них покорности», — подумала она.

Он грустно улыбнулся ей и пробежался пальцами по волосам.

— Они и правда черные, как уголь, — произнесла она.

— Таня, ведь ты же понимаешь, что мои тайны никуда не денутся.

— Я знаю.

— А еще я понимаю, что ты не согласишься ни на что меньшее.

Таня печально улыбнулась.

— Ты прав. Не соглашусь, — подтвердила она.

— Стало быть, ты не будешь возражать, если я буду время от времени тебя спасать?

— Время от времени? Думаю, что смогу с этим жить. — Тяжело вздохнув, она добавила про себя: «Наверное».

Алек приподнял ее голову, удерживая рукой за подбородок.

— Нет, не сможешь.

— Твои секреты настолько страшны, что ты не можешь рассказать мне?

— Они не страшны… для меня. Но могут показаться таковыми тебе.

— Ты кого-то убил?

Он вздохнул.

— Это была самооборона.

Она покачала головой. Ну, он же вырвал горло Клайну, так что чем черт не шутит? Но также она знала, что Алек был щедр на сострадание и доброту, чего она никогда прежде не встречала в мужчинах.

— Ты никогда не причинял мне боли.

— Причинение боли тебе равносильно моему убийству.

— Но ты делаешь мне больно сейчас.

— И это убивает меня.

— Это безвыходная ситуация.

— Выходит, что так.

— Получается, что каждый из нас вернется к своей жизни, и мы будем встречаться, только когда я попаду в беду?

— Позвони матери. Тебе сегодня не следует оставаться одной.

Стало быть, это «да».

— Ты уходишь?

Он иронично усмехнулся.

— Я вынужден прибегнуть к своему дневному сну.

— Алек, ты опять собираешься прыгать с балкона?

— На сей раз, я воспользуюсь парадной дверью. — Он наклонился и поцеловал ее в лоб, а затем в нос. Не желая разрывать контакт, их пальцы переплелись.

Они держались за руки через кровать.

— Так это значит — прощай?

— Это значит — до скорой встречи.

* * *

На следующую ночь, Алек спустился на кухню, схватил бутылку вина из холодильника и осушил ее до дна. Он натянул свой плащ, запер входную дверь и сбежал вниз по лестнице в снежную ночь. Кустистые насаждения перед его домом были украшены белыми огнями. Огни сверкали сквозь снег; это было особое время в году. Особое время для влюбленных пар и семей. Он же не относился ни к тем, ни к другим.

Алек спустился в метрополитен. Он годами не пользовался метро и не ездил на поездах по маршруту «F» [52].

Он помнил более ранние модели поездов. Тогда они изготавливались из древесины. Поезда были оснащены ременными петлями, изготовленными из прочнейшей материи, а не из холодного метала. Места для сидений были мягкими, и не было никакого кондиционирования воздуха и теплооснащения. Он разглядывал людей, находящихся в вагоне вместе с ним: парочки страстно обнимались, жадно целуя друг друга. Им явно требовался гостиничный номер. Молоденькая мать читала своему сыну. Двое парней одеты в джинсы, клетчатые рубашки и жилеты в оранжево-белую полоску. Один парень был в оранжевой каске с фонариком. Это работники городского транспорта, направляющиеся домой. Семейства, разряженные в честь праздника. Должно быть, они посещали рождественскую елку в Рокфеллер-центре [53].

Рождественская пора. Хо-хо, кровавая пора.