Пушка 'Братство'

-- Вот здесь-то стрелки Флуранса сумеют себя показать, -- буркнул Сенофр. И на этот намек его дружки ответили одобрительным, но приглушенным хмыканьем.

Каждый ввернул свое ехидное замечание: "У бочонка они, конечно, храбрее, чем при Шамшшьи", или еще: "Им -- пусть мы войну проиграем, тогда легче нам гражданскую войну навязать!*

-- И это рабочиеl -- обозлилась Марта.

-- Помолчи-ка ты лучше,-- вздохнул Фалль,-- рабочие, и еще какие хорошие.

-- Допустим даже, что они признают ваше право на пушку,-- все наседал на Гифеса с Предком Шашуан.-- Все равно они не допустят, чтобы вы увезли ee в свои знаменитый тупик... Они ee в распоряжение Ратуши передадут, a Ратуша пристроит ee на какую-нибудь батарею по своему выбору, отдаст в руки опытных артиллеристов, возможно, даже моряков...

-- Значит, правильно мы сделали, что поставили стрелков охранять пушкуl -- прервал его Гифес.

-- Главное, не допускать сюда братцев Фрюшан,-- заключил Предок.

-- Черта с два,--возмутился Шашуан,-- это же их литейная. Она от Фрюшана к Фрюшану переходит, от деда к отцу.

-- Все принадлежит всем, a эксплуататорам -- ничего,-- наставительно заметил Предок.

Рассвет принес похмелье, холодноватый воздух отдавал какой-то кислотой. Я так устал телом и духом, что предложил Марте отправиться в тупик.

-- Да ни за что на свете! Здесь будем спать. Вон там, смотри, y печи M 1. Осталось же в ней хоть немножко тепла.

Так она и заснула, привалившись ко мне. A я старался разглядеть высоко над головой сквозь стеклянный потолок, почти весь покрытый снегом, хоть какой-то знак рождественского утра, ведь должно же оно заняться когда-нибудь и где-нибудь. A моя смугляночка по своему обыкновению ворчала во сне:

-- Всегда так, во всем так...-- A через пять минут опять, тяжело вздохнув, пробормотала: -- Сначала праздник празднуют, a потом... потом...

На бельвильской колокольне Иоанна Крестителя вразлет загудели колокола, встречая чудесный день, a там, в стороне Сен-Дени, пушкари, плюнув на доброго бородатого боженьку как на детскую забаву, уже начали палить, и, видать, по-серьезному.

Понедельник, 26 декабря.

Мороз не сдается. B рапорте генерала Шмитца, начальника генерального штаба, упоминаются многочисленные случаи обморожения среди солдат, которых не отпускают с позиций на ночлег. Хорошо, что y нас есть повод занять литейную. Тут я и пишу, невдалеке от печей, которые вынче утром снова разожгли.

Вчерa, в воскресенье, ничего нового не произошло. Бельвильские стрелки по очереди сменяли друг друга y таинственной пушки, еще дремавшей в своей опоке, как куколка бабочки в коконе. Мы до того успокоились, что я взял да расположился за письменным столом самого господина Фрюшана-старшего, решив записать то, что произошло в рождественскую ночь. Примерно в полдень явился мой кузен Жюль со своим дружком Пассаласом. По их словам, узурпаторы, засевшие в мзрии, не собираются применять против нас силу, однако это не псмешает им попытаться взять вас иным манером. Жюль в этот рождественский день обежал весь Париж: в мясных дают свежую конину -- очевидно, на северном направлении произошли кровопролитные бои. Люди состоятельные не

пожелали отказаться от традиционного ужина в сочельник. Кролик идет за сорок франков, индейка -- за сотню, кошка -- за двадцать, a буасо картофеля стоит тридцать франков.

-- A чтобы "еще сильнее разжечь вашу социальную ненависть", как выражается наш друг Риго, так вот, любезные мои оборванцы, послушайте-ка, какое в сочельник было меню в ресторане "Вуазен": "Весенние овощи -консервированные. Рыба из Сены -- редкость. Котлеты из волчьего мяса с горошком-- огромная редкость. Кошка с гарниром из шести крыс. Жареная верблюжатина. Побеги спаржи -- консервированные. Бисквитный пудинг из морских водорослей. Груши. Яблоки. Виноград*. (Волк и верблюд -- это из зоалогического сада. Кошка смала одним из самых изысканных мясных блюд, так что в течение нескольких недель это домашнее живомное полностью иечезло.)

Нынче утром, в понедельник, литейщики вышли на работу. Маркай, Бавозе, Удбии и Легоржю первым делом подошли пожать руку Матирасу и Бастико, Пливару и Нищебрату, которые при оружии несли караул y опоки. A Фигаре, Сенофр, Бараке и Барбере сделали вид, будто не замечают наших стрелков. Шашуан прямо нас спросил, к чему это мы уперлись как дураки, только зря навредим и тупику, и литейщикам. Тонкерель -- он явился последним -- сразу оценил ситуацию. Поклонился нам издали с вымученной улыбкой, потом заговорил о чем-то с Маркайем. Мне не удалоеь удержать Марту, и она, подскочив к ним, стала дергать их за рукав:

-- Hy как, будем вынимать нашу пушку или нет?

-- Ox, отстань ты ради бога, сейчас не время.

-- Вы же сами говорили, двадцать четыре часа, a уже больше тридцати прошло...

-- Слушай, дочка, тебе сказали: не меньше двадцати четырех часов. Если продержим больше, вреда не будет. Хоть в этом-то, кажется, можешь нам поверить?!